– Даже если мы станем обсуждать... сугубо интимные вещи?
– На войне не существует «сугубо интимных вещей», обер-лейтенант. Я понимаю, что она тоже тебе небезразлична. Ну так и спаси её! На её имя, кстати, у меня лежит формальный вызов в штаб-квартиру гестапо здесь, на Каппе. Я не сомневаюсь, что это – попытка агента скрыться. Думаю, тут задействована агентура Дарианы и среди этих «чёрных шинелей». На всякий случай я заготовил справку о ранении dame шарфюрера, – Валленштейн усмехнулся. – Мы все играем с огнём, Руслан, и ты, и я. И ещё неизвестно, кто рискует больше. Я принял на себя большую ответственность – если этот вызов реален, меня не защитят ни полковничьи погоны, ни даже высокопоставленные друзья-единомышленники в Генштабе. Поэтому я так и надеюсь на тебя. Катарину Пояркович освободят, уже ясно – по крайней мере, мне – что Паттерс просто отводила от себя подозрения. А ты, обер-лейтенант, ступай к Гилви. И, если тебе удастся... – Валленштейн покачал головой. – Да, впрочем, ты всё понимаешь и сам.
Я кивнул.
– Понимаю, герр оберст. Но всё-таки прямых доказательств того, что Паттерс – агент, у нас нет. Активизация тех мероприятий на Новом Крыму могла просто совпасть, тем более что информацию о нашем успехе с Тучей Дариана Дарк наверняка могла получить и из других источников.
– Наверняка, – согласился Валленштейн. – У Дарианы, как мы не раз с тобой говорили, имеются покровители не менее высокопоставленные.
– Но, герр оберст, тогда...
– Никаких «тогда», герр обер-лейтенант. Гилви Паттерс, и никто другой, сдала вас Дариане Дарк, сдала с потрохами. Просто невероятное везение, что все остались живы. Я сам в такое с трудом поверил... А теперь разрешаю приступить к выполнению задания вышестоящего командования.
– Яволь! – мрачно откозырял я.
Гилви держали взаперти в арестантском бронетранспортёре (имелся в славной бригаде и такой). Охрану – плечистых парней из последнего пополнения, сплошь «стержневой нации», – уже предупредили:
– Ждём вас, господин обер-лейтенант, – сказал один из них, с необтёртыми нашивками обер-десантника.
Я сухо кивнул.
...Внутри едва можно было выпрямиться во весь рост. Крошечная камера, бортовые лючки наглухо заварены, горит лампа дневного света за мелкой и частой – палец не просунешь – решёткой. В углу крохотная кабина биотуалета, вдоль борта – откидная лежанка. Ещё есть жёсткая табуретка у откидного же столика, и тоже намертво врезанная в пол.
Тут пахло страхом и страданием. Стены, пол, потолок покрывала ржавчина, и я мельком пожалел, что господин старший мастер-наставник сюда не заглядывает, – в противном случае все проштрафившиеся новобранцы без устали драили бы автозак изнутри до полного блеска.