Люсин поднял с полу словарь Ларусса и лениво начал его перелистывать.
– Ого! – Юра вскочил с дивана. – Ты посмотри, что я нашел! – Он протянул Люсину пушкинский томик, ногтем отметив место.
Тряслися грозно Пиренеи,
Вулкан Неаполя пылал.
Безрукий князь друзьям морей
Из Кишинева уж мигал.
Кинжал, тень Б…
– Ты думаешь? – недоверчиво улыбнулся Люсин.
– А то нет! И почему бы нет? Это ведь та же самая глава! Может, Пушкин и знал что-то об этом кинжале?
– Сначала нужно доказать, что кинжал был на самом деле.
– Вот этим-то мы и займемся!
– Только в свободное время, Юр. Умоляю! Иначе мы потонем без возврата. На дно пойдем.
– Но мы же обо всем договорились. Ты ради Бога не беспокойся. Все будет тип-топ.
– Только не очень увлекайся, Юр! То есть увлекайся, конечно, но не забывай про стержень. Я очень уважаю художественную литературу, но ты все же больше на историю нажми. Ладно? Александром Сергеевичем лучше потом займемся…
– Все будет в полном порядке! Ты только не волнуйся. В процессе работы многое прояснится. Художественная же литература тоже может дать важные исторические свидетельства.
Мелодичными колокольчиками заиграл дверной звонок.
– Гости идут! – обрадовался Юра и подбежал к двери. В коридоре уже рокотал довольный бас Гены Бурмина.
– Здорово, старик! Здорово… Как дела?
Были страшные знамения. Хвостатая звезда пронеслась, и говорили, что подобна она срезанной голове. Отсюда, с гор, по ночам хорошо были видны зарева догорающих деревень. Воронье тянулось к старой Каркассонской крепости, к Тулузе, Фуа.
Арденнский вепрь опустошал страну. Крестьяне кинулись в горы, да поздно. Повсюду на перевалах стояли уже Монфоровы стрелки.
Только о горной тропе на замок Юссон, у самой испанской границы, еще не дознались крестоносцы. Благодарение доброму Богу, ослики, груженные золотом, прошли благополучно. Вчера гонец воротился с письмом от юссонского барона, что груз получен в целости и караван снаряжен для обратного пути. Значит, на другой день, если ничего не случится, следовало ждать подкреплений.
В круглой башенной келье делалось все сумрачней. Но за мавританской решеткой оконца горел, плавился такой невероятно золотой и зеленый предвечерний свет, что епископ медлил зажечь плавающий в масле фитиль.
– Сколько мы еще сможем продержаться, как вы думаете, Мирпуа? – спросил он коменданта, не отходя от окна.
– О, сколько угодно! – с излишней, может быть, беспечностью отозвался комендант. – Наши горы неприступны, вы же знаете это, Наставник Совершенных. – Он выступил из пыльного сумрака как был, в одной только полотняной рубахе до пят, не остывший еще после вылазки. Расстегнутые доспехи его лунной синевой поблескивали возле холодного очага. – К сожалению, я не могу сказать того же о самом Монсегюре… Вы тогда не захотели прислушаться к моим советам…