Оказавшись на свежем ночном воздухе, глубоко и облегченно вздохнул? Поскольку время по столичным меркам было еще не позднее, Рейф решил пойти пешком, а заодно и посмотреть на город. Любопытно, что же изменилось в Париже за время правления Наполеона? А самое главное: нужно освежить голову, собраться с мыслями.
Первая головная боль — Марго. Рейф все еще не мог думать о ней как о Мегги. Сегодня ему довелось пережить немалое потрясение, вызвавшее на свет Божий вещи, о которых лучше всего навсегда забыть. Мало того, на него свалился и это ничтожество Нортвуд. Как тут не поверить в игру злого рока?
Пожалуй, Рейф все же переоценил себя, решив, что после всего пережитого он будет способен любоваться красотами Парижа. Слишком чувствительным был удар: то, что он многие годы лелеял в сердце, оказалось не чем иным, как фарсом. Рейф шел по улицам легендарного города и не видел ничего. Перед его мысленным взором с потрясающей ясностью, так, будто они происходили вчера, вставали события двенадцатилетней давности.
Рейф любил Марго Эштон безоглядно, с тем обожанием и той робостью, которую испытывает влюбленный юноша к девушке, выбравшей его из самых блестящих лондонских кавалеров. На людях они вели себя сдержанно, по крайней мере до тех пор, пока не было объявлено о помолвке, но при этом Рейф старался проводить подле своей избранницы каждую свободную минуту. И казалось, она была столь же счастлива в его обществе, как и он в ее.
Тогда-то и случилась та злосчастная холостяцкая пирушка. Даже сейчас Рейф смог бы перечислить по именам всех молодых людей, собравшихся вместе в теплый июньский вечер, помнил каждое слово из пьяного рассказа Оливера Нортвуда, как некая молодая особа была рада, что он избавил ее от порядком надоевшей ей девственности. Все произошло в саду во время бала. Рейф слушал вполуха, но тут как гром с ясного неба с губ Оливера сорвалось имя девицы — Марго Эштон.
Большинство молодых людей на вечеринке преклонялись перед Марго, и после наступившей минутной тишины один из юношей подошел к Оливеру и дал ему пощечину, сказав, что джентльмен никогда не стал бы говорить так о юной леди. Но сказанное подвыпившим юнцом уже начало творить разрушение.
Рейф едва успел выйти из дома, как его вырвало. Стоило ему только представить Мегги под пьяным негодяем, как тот слюнявит ртом ее полные губы, раздвигает ее стройные ноги, и герцога опять вывернуло наизнанку.
Его рвало до желчи, он ослабел, покрылся испариной, но, увы, мерзкая картина запечатлелась в мозгу навечно, словно выжженное каленым железом клеймо. Рейф не знал, сколько времени он провалялся в полубреду, когда участливый голос над ухом спросил: