– Не могу поверить, чтобы Матерь Божья не поняла и не заступилась бы за нее, – хотя Ричард сомневался по поводу существования ада и рая, но, если Бог существует, невинные не должны быть наказаны в загробной жизни, иначе угрызения совести, мучившие брата, терзают его напрасно. Осторожно Фитц-Хью добавил: – И она простит тебя, Адриан. Быть глупцом – не то же самое, что быть злобным дьяволом.
– Однако результаты могут быть дьявольскими, – горько возразил Адриан.
– Я не богослов, но мне кажется, то, что находится в душе человека, более важно, чем его поступки.
Брат вздохнул и убрал руку с лица.
– Может, ты прав, а мне ничего не остается, кроме как уповать на милость Божью, – он поднялся. – Пойду к Мериэль. Хочешь увидеть ее?
Ричард не горел желанием, но совершенно очевидно, что Адриан хотел этого, и Фитц-Хью кивнул и пошел за братом. У постели больной сидел монах-цистерцианец, скорее всего, доверенное лицо аббата Вильяма. Девушка казалась очень маленькой и хрупкой, с белым, как повязка, закрывавшая голову, лицом. Лишь дыхание, едва вздымавшее грудь, показывало, что в ней еще теплится жизнь.
Единственная свеча, чей неверный свет бросал переменчивые блики на лица мужчин, не позволяла Ричарду рассмотреть пушистый клубок в ногах больной.
– Это котенок? – удивленным шепотом спросил он, хотя пробуждение умирающей явилось бы благом.
– Это кошка Мериэль. Она назвала ее Кестрел. Девушка очень любила ее.
Будто понимая, что речь идет о ней, кошка подняла голову и взглянула на вошедших золотистыми глазами, затем вновь прикрыла розовый носик хвостом. Ричард понимал, что глупо положить кошку в ноги больной, но не менее глупо поместить туда же святые мощи. Очевидно, их привез с собой монах в надежде, что они помогут исцелению.
Фитц-Хью цинично заметил, что Фонтевиль делает все возможное, чтобы ублажить лорда, одаривавшего аббатство деньгами, но не стоит сбрасывать со счетов и то, что аббат Вильям и Адриан были хорошими друзьями. К тому же, настоятель монастыря всегда славился добродушием и сочувствием к страждущим. Ричард вновь перевел глаза на неподвижное лицо-маску девушки. Мощи являлись таким же лекарством, как и любое другое, и дай Бог, чтобы они помогли сохранить жизнь, едва теплившуюся в теле.
Монах поднялся и подошел к Адриану.
– Она не доживет до утра, милорд. Вам следует позвать священника, чтобы причастить ее.
Ричард почувствовал, как острая боль пронзила сердце брата, однако голос был спокоен и тверд.
– Хорошо, брат Питер.
Спустя несколько минут прибыл священник, тут же начавший бормотать на латыни фразы причастия, смачивая глаза, уши, ноздри, губы, руки и ступни Мериэль святой водой. Если он и знал, что перед ним самоубийца, то мудро решил не упоминать об этом и относился к умирающей как к праведной христианке.