За этими нехитрыми занятиями недели проходили очень быстро одна за другой.
«Господь всемогущий! — с тоской думала Эмбер. — В марте мне исполнится двадцать один год! Когда я в конце концов получу эти чертовы деньги, я буду слишком старой, чтобы радоваться им».
Рождество внесло некоторое разнообразие. Дом наполнился детьми, их стало больше, чем когда-либо: Дебора, которая жила в деревне, приехала на праздник с мужем и шестью детьми. Элис и Энн, хотя они и жили в Лондоне, по традиции Дэнжерфилдов, перебрались сюда — каждая со своей семьей. Уильям вернулся из-за границы, Джордж. — из Оксфорда. Только Джемайма предпочла остаться в доме мужа, но и она почти ежедневно наносила визиты, рядом с ней неизменно был Джозеф, гордый, что у него такая хорошенькая жена, и счастливый предстоящим отцовством — он всем встречным спешил сообщить эту замечательную новость. Сама же Джемайма казалась если не влюбленной в Джозефа, то, по меньшей мере, терпимой к его обожанию, чего раньше не бывало. Беременность придала ей какую-то привлекательную умиротворенность. Бунт против образа жизни и морали ее сословия закончился, Джемайма начала принимать эту жизнь, какой она есть, и все встало на свои места.
Гирлянды из лавра, кипариса и остролиста с красными ягодами украшали все комнаты в доме, наполняя их пряным ароматом. Огромная серебряная ваза с горячим вином, увитая плющом, цветными лентами с плавающими на поверхности печеными яблоками, стояла в холле у дверей. Угощение тоже было приготовлено по славной древней традиции: овсяная каша с черносливом, пирожки с мясом, зажаренный молочный поросенок, кабанья голова с позолоченными клыками, жирные гуси, каплуны, фазаны, а все, что оставалось несъеденным, отдавали бедным, столпившимся у ворот в несметном количестве с корзинками в руках, ибо щедрость Дэнжерфилдов была им хорошо известна.
На Рождество во всех домах, кроме самых пуританских, традиционно допускались азартные игры на деньги. И с самого утра до поздней ночи тасовались карты, вертелись дайсы и на столах весело звенели серебряные монеты. Дети играли в «жучка», в жмурки и в «туфлю по кругу». Они громко кричали, смеялись и носились друг за другом по всему дому от подвала до чердака. Больше двух недель дом был полон гостей, приезжавших, сменяя друг друга.
Эмбер подарила Сэмюэлю миниатюру в форме сердечка с собственным изображением (полностью одетой), обрамленную жемчугом, рубинами и бриллиантами. Почти столь же дорогие подарки она сделала всем другим членам семьи, а щедрость хозяйки по отношению к слугам завоевала ей репутацию самой добросердечной женщины в мире. И Эмбер получала столько же, сколько дарила, но не потому, что семейство полюбило ее больше, чем раньше, а просто для поддержания видимости хороших отношений ради отца и постоянных людей. Эмбер знала об этом, но ее мало трогали их чувства, ибо теперь, когда она, по мнению Сэмюэля, носила под сердцем его ребенка, ничто не могло поколебать ее положения. Муж. подарил Эмбер превосходную маленькую позолоченную карету, обитую изнутри ярко-алым бархатом, с отделкой из золотой тесьмы с многочисленными кисточками и шестерку красивых черных лошадей. Но ей разрешалось передвигаться только в портшезе, а не в карете: Сэмюэль не хотел рисковать ни здоровьем жены, ни будущего ребенка.