Когда Лаура снова открыла глаза, комната была погружена во мрак.
— Эван? — Она протянула руку, чтобы убедиться в том, что он рядом, но кровать была пуста.
— Я здесь, — раздался голос с балкона.
— Сколько времени? — Лаура села в кровати.
— Три.
— Почему ты ушел? Что-то случилось? Иди ко мне, пожалуйста. — Лаура потянулась за халатом.
— Не одевайся. Мне очень нравится смотреть на тебя обнаженную. — Голос Эвана вибрировал от нежности.
— Тебя что-то беспокоит? — Лаура протянула руки, приглашая его в свои объятия.
— Не особенно. — Он лег рядом с ней и прижал ее голову к своему плечу. — Но думаю, что нам пора рассказать друг другу правду о себе. Я видел, как расстроила тебя неожиданная встреча с сэром Дэвидом.
— Только потому, что он знает о тебе то, чего не знаю я. Он знает твою семью, твою мать Марину.
Знает, что ты похож на отца. В конце концов, он знает твою настоящую фамилию. Она ведь Келлерман? — спросила Лаура, хотя точно знала ответ.
Эван погладил ее по шелковистым волосам.
— Отличная работа.
— Это было совсем не сложно, как сложить два и два. Ведь твоя мать — всемирно известная виолончелистка Марина Келлерман?
— Да. — В голосе Эвана была гордость. — Это она научила меня играть. Мой отец — Кристиан Келлерман — был высокопоставленным дипломатом, как и сэр Дэвид. Его часто направляли в самые ответственные места, воюющие государства. Несколько лет назад во время теракта он был убит. Это случилось на Балканах. В его смерти повинна женщина, которую, как мне казалось, я любил…
— Моника? — Лаура почувствовала укол ревности.
— Да, Моника. — Голос Эвана стал резким. — Моника сообщила его маршрут террористам, на которых работала. Она воспользовалась мною, чтобы проникнуть в группу борцов за свободу, которые мне доверяли и снабжали правдивой информацией.
Как ты правильно подозревала, я — специальный корреспондент, вернее, был им, и работал в самых горячих точках. Моя трагедия состояла в том, что я доверял Монике, как и много других людей. Это стоило жизни моему отцу и его водителю, человеку по фамилии Томпсон. Никогда не прощу себе того, что случилось, хотя моя мать убеждает меня, что я ни в чем не виноват.
Лаура подняла голову и посмотрела в лицо Эвану.
— Эван, это ужасно! Мне сразу показалось, что ты переполнен какой-то внутренней болью.
Она была потрясена. Ее собственные беды показались ей такими мелкими, такими ничтожными рядом с трагедией Эвана.
— Я ни с кем, кроме матери, не мог говорить об этом, а ведь мама переживала и свою собственную трагедию. Я не мог, как многие ветераны войны, рассказывать о пережитом. Но я видел войну и могу сказать, что это ужасно. Смерть, страх, кровь. Я видел так много жестокости, что, видимо, подспудно решил блокировать свои воспоминания. Но не думать об отце я не мог. И о бедном преданном Томпсоне, невинной жертве. Они много лет были вместе и вместе погибли.