— Все равно. Они скользкие. — Тоцци терял терпение.
Она снова взглянула на цепь.
— Хорошо. Но ты увидишь. Я не пролезу.
— Попробуй, — прошептал он.
Она сжала руки вместе и начала извиваться и ерзать, пытаясь проскользнуть сквозь петлю. Тоцци рукой придерживал ее за бедро, направляя ее движения.
— Не толкайся, — сказала она.
Она протиснула в петлю плечи и извивалась до тех пор, пока цепь не оказалась у нее на талии. Эта часть прошла успешнее, чем предполагал Тоцци. Должно быть, она права относительно своей груди. Джина продолжала извиваться, но продвижение замедлилось.
— Видишь? Я говорила, что не пролезу.
Тоцци потянулся к пуговице на ее брюках, но она отбросила его руку.
— Я сама. — Теперь она будет разыгрывать из себя скромницу.
Она расстегнула пуговицу и «молнию». Тоцци спустил брюки до коленей.
— Труба горячая, — пожаловалась она.
Тоцци потрогал трубу. Горячая, но не так уж.
— Давай побыстрее, тогда не обожжешься.
— Да, будто тебе не все равно.
— Ты хочешь умереть, как Марджи?
Она бросила на него сердитый взгляд.
— Не говори о Марджи. — Опустив руки, она стала толкать цепь вниз, будто пытаясь выбраться из тесного пояса.
— Умница, — подбодрил ее Тоцци. — Раз плечи пролезли, пролезут и бедра.
— Кто это сказал?
— Так говорят, когда рождаются детишки.
— Не смей говорить о новорожденных.
Эта неожиданная вспышка гнева изумила Тоцци. Что он теперь-то сделал не так? Ну, ее он спрашивать не станет. Не сейчас. Она почти пролезла.
— Ты почти у цели, — прошептал он. — Давай лезь дальше.
Она напряглась, издавая пыхтящие звуки. Похоже, одно бедро пролезло.
— Я застряла, — сказала она. — Я застряла. Мне больно!
— Не паникуй. Продолжай двигаться. Ты почти пролезла.
— Но цепь врезается в меня.
— Двигайся.
— Но...
Бряк!
Они оба услышали этот звук и замерли. Лифт.
— Это он, — прошептала Джина.
— Шевелись. Быстрее.
Бряк!
— О,черт! — Ее лицо окаменело.
Внутри у Тоцци все сжалось.
8.13 вечера
Гиббонс старался не смотреть на Лоррейн, но это было нелегко сделать. Все было слишком странно. Он поморщился от усиливающейся зубной боли и сделал еще один глоток виски. Посмотрел на стакан Лоррейн, стоящий на стойке бара. Она тоже пила виски, что совсем на нее не похоже. Но странным было не это. Самое странное заключалось в том, что он сидит тут, в этой забегаловке, пьет виски со своей женой, преподавательницей истории Принстонского университета, которая обычно пьет только белое вино, и к тому же очень немного, и она разговаривает с исполнительницей стриптиза, молоденькой девчонкой за стойкой бара, в туфлях на высоких каблуках и в трусиках от бикини, а больше на ней ничего нет. Еще более странной была тема их беседы: они говорили о каком-то типе по имени Бетиус, средневековом философе.