Так считалось.
Мысленно Тоцци все время слышал голос Беллза на автоответчике Джины: «Джина, это я. Позвони мне».Тогда она приподняла голову с плеча Тоцци, закатила глаза и сделала гримасу, но объяснять ничего не стала, а Тоцци не стал спрашивать. Но сейчас он задумался насчет Джины и Беллза.
Из второй сумки Джина вынула целлофановую упаковку с хлебными кубиками. В животе у Тоцци заурчало. Хоть и не домашнее жаркое с поджаристой корочкой, но все-таки еда. Он встал и направился к столу.
Джина подозрительно взглянула на него поверх очков. Так собака смотрит на кошку, слишком близко подошедшую к ее миске. Он оперся о стол и сложил руки на груди. Она не отводила от него взгляда.
Он перевел взгляд на целлофановую упаковку. Вероятно, это предназначалось для праздничного обеда семьи Дефреско в День благодарения, но он умирал от голода. Ему ужасно хотелось разорвать пакет и высыпать в рот горсть сухих хлебных кубиков, но этого делать не стоило. Конечно, он не Майк Тоцци, а Майк Санторо, а Санторо — плохой мальчик, во всяком случае, для Джины. Так почему бы ему не разорвать пакет? Это будет вполне в духе Санторо. Тем более ему очень хочется есть.
Он протянул руку к пакету, и по кухне разнесся звук шуршащего целлофана. В ее глазах мелькнул стальной блеск, и Тоцци замер.
— Тебе нравится твоя рука? — спросила она.
— Что?
Она посмотрела на его лежащую на пакете руку.
— Тебе нравится твоя рука?
— Да, она мне нравится.
— Тогда держи ее при себе, пока я не отрезала ее.
На столе за сумками с продуктами стояла подставка для ножей.
Тоцци взглянул ей в глаза и ухмыльнулся, но она осталась серьезной. Дефреско были сицилийцами.
— Ладно тебе, — сказал он, — дай мне немножко.
— Нет.
— Перестань. Ты же не съешь всю пачку.
— Нет. — Она вырвала пакет из-под его руки, швырнула его в буфет и захлопнула дверцу.
Тоцци пожал плечами и беспомощно взглянул на нее.
— Джина, почему ты так зло со мной разговариваешь? Что я тебе сделал?
— А ты не знаешь? — В руке она держала банку с протертой клюквой.
— Послушай, перестань. Ты так говоришь, будто я тебя заставил.
— Я этого не говорила.
— Тогда о чем ты говоришь?
Она поставила банку на стол и вытащила из сумки другую.
— Я не хочу об этом разговаривать.
— Почему?
Она раздраженно вздохнула.
— Почему бы тебе просто не уйти?
— Нам было хорошо. Это было прекрасно. Почему ты не хочешь об этом поговорить?
— Не хочу, и все.
— А я хочу.
— Тогда выйди на улицу и поговори сам с собой.
Она вытащила пакет с грецкими орехами, и в животе у Тоцци громко заурчало.
Она опустила взгляд на его живот и покачала головой. Тоцци нахмурился.