Из семьи пришло, пусть, умноженное, в семью и вернется — примерно в этом роде решил в конце концов Арефьев. Но братья и сестры все сплошь поумирали, остались лишь племянники и племянницы, а даже в беседах с Пирумовым Глеб Саввич не указывал конкретно, кого он подразумевает под «семьей».
Вообще говоря, скрытность и повышенная мнительность во всем, что связано с накопленным им добром, и до того свойственные Арефьеву, в последние годы, по словам его друга и поверенного, перешли некую грань, за которой медицина квалифицирует их как маниакальный психоз. Так сказать, синдром Скупого рыцаря. Бывало, что он обсуждал с Пирумовым того или иного из родственников, но никогда точно не утверждалось, что кто-либо из них наверняка достоин наследства. Вполне возможно, подобные обсуждения доставляли старику особый род удовольствия, давали ощущение пусть заочной, тайной, но власти над будущим ничего не подозревающих об этом людей: этого облагодетельствую, того обделю... Но внезапно обострившаяся саркома потребовала определенности. И Глеб Саввич при виде надвигающейся вечности принял, похоже, кое-какие решения.
Дойдя до этого места, Пирумов внезапно умолк, глядя на меня в задумчивости, от чего морщинистые щеки обвисли еще больше и все его дворняжье лицо приобрело часто свойственное беспородным собакам печальное выражение.
— Ну-с, тут начинаются чужие секреты, — сообщил он. Тяжко вздохнул, в последний раз кинул на меня испытующий взгляд и вяло махнул рукой: — Да, впрочем, какие там могут быть теперь секреты... Когда все по колено в дерьме увязли... — И продолжил.
Итак, Арефьев решил что-то определенное. Для начала он вдруг взял и заказал еще одну голландского производства сейфовую дверь с магнитными замками. Лев Сергеевич честно признался мне, что принял это тогда за обострение психоза, но оказалось, что за всем стоит свой расчет. План родился, возможно, в слегка воспаленном мозгу, но Арефьев принялся ему неукоснительно следовать. Он объявил Пирумову, что среди своих близких выбрал наконец шестерых, которым предполагает оставить наследство, но с соблюдением, однако, следующих условий. Никакого завещания, ибо в этом случае в дело окажутся замешаны посторонние люди, прежде всего нотариус и его помощники, к тому же сама мысль, что придется перед этими людьми в письменном виде перечислить попредметно свою коллекцию, доводила Арефьева до нервной дрожи. Это раз. А два — ему хотелось организовать все таким образом, чтобы те из родственников, кому он не желал ничего оставлять, не смогли бы, воспользовавшись шестимесячным сроком, необходимым для вступления в наследство, нарушить его волю, чего-нибудь себе оттяпав.