Естественно, такого рода войну полагалось проводить в согласии с этикетом, точно так же, как охоту на лис. Начинаться ей следовало в заранее назначенном месте да еще при наличии хорошей погоды, а протекать — в соответствии с признанным прецедентом.
Однако в голове у Артура обосновалась иная идея. В конечном итоге он не усматривал никаких спортивных достоинств в том, что восемьдесят тысяч простых людей будут биться друг с другом, в то время как мизерная часть от этого числа, упрятавшись в панцири, схожие с танковой броней, примется маневрировать в ожидании выкупов. Ему представлялось, что руки и головы обладают определенной ценностью — и не меньшей, чем та, какую числили за ними их обладатели, пусть даже обладатели эти были сервами. Мерлин научил его не доверяться логике, в соответствии с коей деревни надлежит разграбить на предмет приобретения фуража, землепашцев пустить по миру, а солдат перебить, и в итоге ему же и придется оплачивать причиненный ущерб, как мифическому Ричарду Львиное Сердце.
Король Англии приказал, дабы в его битвах никаких выкупов не было. Его рыцарям надлежало сражаться не с плохо вооруженной пехотой, но с рыцарями Гаэльской Конфедерации. Пехотинцы пусть бьются друг с другом — и более того, поскольку им предстоит выяснить, кто настоящий агрессор, пусть их бьются в полную меру своих способностей. Что же до лордов, им надлежит нападать на лордов из стана мятежников так, словно перед ними пехота и ничто иное. Им не должно ни принимать каких-либо предварительных соглашений, ни соблюдать балетных правил. Войну с теми, кто ее развязал, надлежит доводить до конца, — пока они сами не ощутят потребности воздерживаться от военных действий, столкнувшись с тем, что в действительности представляет собой война.
В дальнейшем, — теперь он знал это точно — ему предстоит всю свою жизнь смирять самых разных носителей извращенного чувства чести, угрожая им Силой.
Так что мы вполне можем поверить, что воины Короля стремились в ночь перед битвой получить отпущение грехов. Кое-какие из идей юного Короля нашли дорогу к умам его солдат и командиров. Кое-какие из идеалов Круглого Стола, которому еще предстояло рождаться в муках, кое-что касательно ненавистных и опасных деяний, совершение коих необходимо во имя добра, — ибо они сознавали, что битва будет кровавой, смертельной и лишенной надежд на вознаграждение. Им не предстояло выиграть ничего, кроме лишенного продажной цены сознания долга, выполненного, несмотря на страх, — то есть чего-то такого, что люди безнравственные часто замарывают, именуя, с несколько чрезмерными чувствами, славой. Эта идея укоренилась в сердцах молодых мужчин, стоявших на коленях перед раздающими милость Божию епископами и знающих, что соотношение сил составляет три к одному и что теплые их тела к закату, может быть, уже охладеют.