Подошел майор Курашов, потрогал сапогом переброшенные через ручей слеги.
– Пошли!
Анциферова встрепенулась, подала ему руку, чтоб он помог ей перейти через ручей, так женственно, так покорно, что я вдруг почувствовала: она погибнет.
За лесом у немцев вспыхивали, как зарницы, ракеты. Вода в ручье улавливала их свет. Странно. Эта же вода, попетляв тут у края поля, через сколько-то минут добредет к немцам.
Возле амбара на весах уже никого не было. Сменился часовой. В кухне мелькал свет – это дергался огонек коптилки. Лепехин проснулся и поставил на стол котелок с холодной кашей и кусок хлеба:
– Ужинайте, товарищ лейтенант! – Вытянул из-за голенища ложку, обтер ее тряпкой и протянул мне.
Пока я ела, он маялся, борясь с дремотой, поправлял фитиль коптилки, чесал спину, примащивал на кулаках большое пористое лицо и вдруг заговорил сипло:
– Сумела прийти – сумей и назад воротиться!
Явился Голышко с бронепоезда. Забинтованный лоб, лицо серое. В армейский госпиталь ехать не соглашается, говорит: слегка царапнуло. Вообще от наших расспросов отмахивается, шутит, а глаза совсем переменились – тусклые, отчужденные. Видно, не пришел еще в себя.
О бронепоезде в штабе известно: он дерзко ворвался на станцию Ржев I, навел панику. Никто почти не уцелел на нем.
Голышко день маялся, а вечером закатился куда-то гулять. Майор немного смущен его своеволием, но старается как бы не замечать этого.
Под утро из поиска разведчики опять вернулись без «языка». Командарм негодует.
Днем такая тишина по всему фронту, что все ждут: что-то начнется. Отряд дивизионных разведчиков получил задание – при свете дня взять во что бы то ни стало «языка».
– Воздух! – огорченно сказал нам в открытое окно часовой по прозвищу Гоголь.
Уже был слышен прерывистый гул подходившего «мессера».
Мне надо было идти. Майор направил меня на НП дивизии, чтобы на месте допросить «языка», как только явятся из поиска разведчики.
– Опять воздух! – огорченно сказал появившийся в окне часовой.
Я вышла на крыльцо. Было видно, как снизившийся над большаком «мессер» безнаказанно строчил из пулемета.
– Вот гад – у фрица отдельный кабинет, – сказал Гоголь. Это он о Карле.
На днях, когда по приказу начальника штаба рыли щель для часового, кинули лопату Карлу – рой себе, не жалко. И теперь он торчал оттуда, из своей персональной щели, высунув кудлатую голову.
Пока я дошла до березовой рощи, где был НП, заухали разрывы на правом фланге. Немцы начали садить из тяжелых орудий.
Почти до самого вечера я дожидалась разведчиков. Удачи им не было и на этот раз. В немецкую траншею они ворвались, но были встречены в упор огнем и отошли, захватив документы убитого фельдфебеля.