Берлин, май 1945 (Ржевская) - страница 197


* * *

Он вошел в комнату в сумерках, кивнул мне и окликнул задремавшего у печи Подречного:

– Жив, Михалыч?

Подречный вздрогнул, вскочил на ноги.

– Вылечились, товарищ старший лейтенант?

– А то как же. На вот. – Он снял с головы пилотку и кинул Подречному, – Завтра фуражку мою отыщешь. Эту выбрось. В госпитале такой фиговый листок выдали, треть макушки не прикроешь. А это что за девушка?

– Переводчик, товарищ старший лейтенант Дубяга, – ответила я.

– А фамилию мою откуда узнали?

– Догадалась.

Это был он, старший лейтенант Дубяга, о котором за все его долгое отсутствие постоянно вспоминали.

– Майор где?

– На передовую уехал. – Подречный суетился, собирая поесть. – Три месяца никак в госпитале пробыли. Слава богу, нога цела.

Дубяга отказался от еды. Отстегнув ремень, снял шинель, распахнул ворот гимнастерки и сел на Майорову койку, на его домашнее, красное в синих разводах, байковое одеяло. Он стянул сапоги и далеко отшвырнул их.

– Девушка, вы дежурная? – громко спросил он. – Если я буду храпеть, бейте меня телефонной трубкой.

Он лег на койку навзничь, скрестил вытянутые ноги, закрыл глаза и захрапел.

Я прикрутила фитиль в лампе и вышла на крыльцо. С яркого света в темноту. Прошел дождь, было свежо и беззвездно. По темному небу шарили чужие прожекторы. На левом фланге у немцев вспыхивали ракеты. Четко – так никогда не услышится днем – застучал пулемет. Филькин полз к траншеям противника. Может быть, это били по нему. По хутору прошел ветер, и пахнуло молодыми листьями и рыхлой землей…


* * *

Лошадь пылит на пригретом солнцем большаке, я подпрыгиваю в телеге. Поле и поле. На обочине – светло-зеленая трава, еще не прибитая пылью. За крутым поворотом – снова поле. По зеленому полю женщины, впрягшись, тянут плуг, – десять женщин, по пять в ряд, связаны между собой веревками, веревки прикреплены к плугу. Одиннадцатая направляет плуг.

Увидишь такое – и опять тоской и ненавистью рванет в груди: здесь были немцы.

…В блиндаже на КП командира полка майор Гребенюк говорил по телефону. По его лицу, по серым, запавшим вискам было видно, что он давно не спал.

– Сюда привели немецкого летчика-радиста, – сказал он, положив на рычаг трубку. – Надо узнать позывные его аэродрома. Говорите с ним о чем хотите, но добейтесь позывных. – Он глянул на руку. – Даю вам час, больше не могу, в восемь тридцать доложите.

Я спросила, ранен ли немец.

– Хуже, пожалуй, – избит. Он бомбил деревню, и зенитчики зажгли самолет, он выпрыгнул, приземлился на поле. А там бабы пашут. Решили, что немецкий десант, и давай его молотить лопатами.