У Филькина дрогнули и сошлись на переносице брови.
– Чего ж думать, товарищ майор.
– Хочу, чтоб подумал, потому и спрашиваю, – перебил майор. – Ты с задания недавно вернулся, – может, не отдохнул еще.
Мне показалось, что майору хотелось, чтобы на этот раз не Филькин, которого он считал «удачливым чертом», а кто-нибудь другой рисковал жизнью.
– Не в первый раз, товарищ майор.
Склонившись над картой, Филькин внимательно слушал майора, запоминая маршрут, медленно покачивал головой, приоткрыв рот с выщербленным впереди зубом. «На часах зубы проел», – говорили о нем во взводе.
* * *
То, что расходится весна и армия стоит в обороне, чувствуется во всем: и люди добрее, отзывчивей, больше рассказывают о себе, и майор с утра азартно вертится на турнике, и Ваня Мокрый встает задолго до подъема и выходит постоять в поле, и Подречный реже врывается во взвод, чтобы безголосо, натужно вызывать к майору.
Повесив на руку ведро, он идет с утра по хутору шаркающей своей походкой, щуря по сторонам рыжеватые глаза.
Завидя впереди Степу-повара – у того по ведру в руке, – прибавит шагу, окликнет:
– Как дела, Игнат?
– Чего ты до мэне причепывся, як будяк до хвоста собачего. Якой я тебе Игнат?
– Ну как же не Игнат? – Безбровый лоб Подречного сморщится, задрожит в смешке. – Ну точь-в-точь как наш Игнат, председатель ревизьённой комиссии.
На краю хутора, возле палатки, в которой отдельно ото всех живет и работает со своими помощниками радист – младший лейтенант Белоухов, Подречный отстанет, засмотрится на младшего лейтенанта. Тот без гимнастерки, согнувшись в поясе, набирает пригоршни воды и, уткнувшись лицом в ладони, фыркает и брызжется. Сливает ему сменившийся с поста Ваня Мокрый. Винтовка торчит у него за спиной.
– Умыл? – крикнет ему Подречный, когда младший лейтенант, натерев докрасна полотенцем лицо, скроется в палатке. – Сам-то умойся, э-эх, Ваня Мокрый!
– Ну что ты меня все: Ваня Мокрый. Меня сроду Иваном не звали. А теперь и во взводе через тебя мое фамилие никто не вспоминает, все – Мокрый да Мокрый.
Подречный хлопнет его по плечу:
– Это, парень, был у нас в деревне Ваня Мокрый. Раньше его никто не вставал, вроде как ты, с самой первой росой. Про него говорили: Ванька всю росу собрал. Мы только подымаемся, а он уже всю ее оббил. Потому и звали Мокрый, Ваня Мокрый.
Быстро бежит ручей, перекатывается вода по камешкам. Скоро мельчать ему, высушит его солнце. Прислушивается Подречный – тихо вокруг, слышно, как в роще заливаются птицы. И кажется, что и впрямь хутор населен его земляками и сам он не солдат, посыльный и ординарец при майоре Гребенюке, а кладовщик колхоза «Заря новой жизни», в восьмидесяти километрах от Ярославля.