– Сейчас пойдем строем. Впереди – кто уже раньше в кадровой служил, в общем – кто в строю ходить может. А кто впервой идет – позади.
Заплакали женщины. Михаил встал в первый ряд третьим. Рядом с ним два немолодых крестьянина. Им в затылок пристроились несколько парней.
– Не по-русски настановились, – сказал сосед Михаила и вышел из строя, – или по четыре, или по два.
– Верно, – поддержал красноармеец, – у немца, что ли, выучились? Разберись по два.
– Михаил! – крикнула Дарья.
Он подошел к ней, перекинув на ходу стеганый ватник с плеч на руку.
– А узелок-то, – проговорила она, – сухари и белье.
– Спасибо, – сказал Михаил, присел на корточки и улыбнулся Вадьке, нащупавшему у него в голенище складную ложку. – Щекотно, не тронь.
– Пошли! – закричал красноармеец.
– Идите теперь, – сказал Михаил.
Дарья тронула его за рукав косоворотки, не сдержавшись, всхлипнула и, теряя память, на людях припала к его плечу.
– Догоняй иди, – тихо повторяла она, опомнившись и утирая глаза концами косынки.
Назад она шла не оборачиваясь, а Вадька извертелся весь и поминутно кричал: «Миша!»
Ветром подымало с земли сухие листья и разносило по улице. Старуха Прасковья с большим лукошком клюквы обогнала их. Далеко за холмом садилось солнце. Небо румянилось, обещая на завтра ветер. На холме возникали четкие на ярко-розовом фоне груженые машины, кони, пешеходы.
В избе на печи, свесив ноги, сидела Зойка.
– Собери поесть, – сказала ей Дарья и отставила заслон.
В дверь просунулась соседская девочка, крикнула: – Теть Даш, наши солдаты картошку откопали, а Зойка с утра корзинку бросила, пока не унес кто.
– Стихни, – выговорила Зойка и расхохоталась.
– Иди на улицу смейся, а тут не клуни мне голову, – сказала Дарья.
Зойка влезла на печь, подобрала ноги и затихла.
Вадька опрокинул табурет и бил по нему молотком.
Дарья ушла в чулан собирать вещи. Десять изб от края деревни займет штаб, и хозяева должны ненадолго переселиться на хутор. До позднего вечера она работала на дворе, перетряхивала зимнюю одежду, ссыпала картошку и зерно. Боль от разлуки, от торопливого прощания сжимала грудь.
Уже стемнело, когда зашла соседка, тетка Анюта, седая, с непокрытыми, коротко остриженными волосами, в высоких сапогах.
– Собралась? – спросила она Дарью.
Дарья зажгла коптилку – такие немцы в Красном продавали за марки. Тетка Анюта села на лавку и вытянула ноги в высоких сапогах.
– Третьего сына проводила. Одни девки в дому остались. На хуторе вместе устроимся, а, Даш?
– Вместе, вместе, тетя Анюта. Все легче со своими.