Внимание группы разведчиков обращено не на рейхстаг, а на продвижение частей к Вильгельмштрассе, к имперской канцелярии, находящейся в пятистах метрах от рейхстага. Перед разведчиками поставлена задача – последняя задача войны: захватить Гитлера.
Нельзя сказать, что нам тогда было доподлинно известно, что в убежище под рейхсканцелярией находится Гитлер со своим штабом. Сведения, которыми располагала разведка, были скудны, сбивчивы, нестойки и противоречивы. 23 апреля по берлинскому радио – я это слышала в Познани – было передано, что Гитлер в столице. В попавшем нам «Берлинском фронтовом листке» от 27 апреля тоже содержались указания на это. Довериться этим сообщениям мы, разумеется, не могли. Попадавшие в плен немецкие солдаты тоже не особенно доверяли им. Некоторые из этих солдат полагали, что Гитлер улетел в Баварию или еще куда-то, другие вообще были безразличны ко всему, в том числе и к вопросу о его местопребывании, – они были оглушены, измучены всем пережитым.
Был захвачен «язык» – парнишка лет пятнадцати в форме гитлерюгенд, глаза красные, растрескавшиеся губы. Только что стрелял ожесточенно, а сейчас сидит, недоуменно озирается, даже с любопытством, – парнишка как парнишка. Удивительны эти мгновенные превращения на войне.
Он сказал, что их дивизия, которой командует рейхсфюрер молодежи Аксман, защищает Гитлера. Он это слышал от своих командиров. Они постоянно твердят об этом и что надо продержаться, пока армия Венка подойдет на помощь.
* * *
Весь день мне пришлось переводить при допросе пленных в подвале дома неподалеку от Потсдамской площади. Здесь находились семья портного, какая-то женщина с сыном и девушка в лыжном костюме.
Несмолкаемый гул сражений приглушенно доносился в подвал. Иногда мы ощущали толчки, как при землетрясении.
Портной, пожилой человек, почти не вставал со стула. Он часто доставал карманные часы, подолгу рассматривал их, и все невольно следили за ним. Его взрослый сын-калека, перенесший детский паралич, сидел у ног отца, положив ему на колени голову. А старшая дочь либо спала, либо металась в тревоге: ее муж, фольксштурмовец, был наверху, на улицах Берлина. Среди этих растерянных, измученных людей только жена портного была все время чем-то занята – материнские обязанности не может прервать ни война, ни страх смерти. В положенное время она стелила на коленях салфетку и раскладывала крохотные кусочки хлеба с мармеладом.
Молодая женщина со строгим худым мальчиком и девушка в лыжном костюме были «беженцами» – пришельцами из другого подвала. Они старались занимать поменьше места. Женщина время от времени принималась громко рассказывать о себе: она жена пожарника, мобилизованного на фронт. Два года ждала мужа в отпуск домой и составляла список, что он должен был сделать в квартире: сменить дверную ручку, наладить шпингалеты и т. д. А теперь их дом сгорел. Мальчик болезненно морщился: ему, видимо, тяжело было, в который уже раз, слушать рассказы матери. А девушка была в грубых ботинках, с рюкзаком за спиной, который она не решалась снять. Ее, некрасивую, угловатую, никто не расспрашивал, кто она, откуда.