Ему так много хотелось увидеть, так много сделать! Надевая чистую рубашку и джинсы, он уже начал что-то планировать, замышлять, чувствуя, как разыгралось его воображение. А когда Зак вернулся из ванной, он был готов начать действовать.
К тому времени Пибоди убрала с глаз долой все лишнее, спрятала секретные диски и детективы и хлопотала на кухне. Увидев сестру, Зак не удержался от улыбки:
– Ну, теперь я начинаю чувствовать себя внезапно нагрянувшим гостем.
А Пибоди, глядя на посвежевшего брата, поняла, что в порыве восторга при встрече в кабинете Евы не разглядела Зака как следует. Только теперь она обнаружила, как он вырос и каким стал красивым.
– Ты выглядишь просто замечательно – окреп, возмужал, совсем мужчина! – восхищенно произнесла Пибоди.
– Просто надел чистую рубашку.
– Хорошо, пусть будет так. Выпьешь соку? Или, может быть, чаю?
– Хм… Вообще-то я хотел бы сходить куда-нибудь. Я прихватил с собой путеводитель и изучал его всю дорогу. Знаешь, сколько музеев только на Манхэттене?
– Нет, но ты-то наверняка знаешь! – Ноги Пибоди ныли от ходьбы в уставных ботинках, и ей захотелось побыстрее от них избавиться. – Тебе придется немного подождать, пока я переоденусь, и мы пойдем пересчитывать эти музеи.
Спустя час, наслаждаясь легкой цивильной одеждой, Пибоди была готова идти с Заком куда угодно. Ему же хотелось видеть не только музеи, а все подряд. Зак взял с собой видеокамеру – в основном чтобы попижонить, как он признался сестре, и эту камеру за время прогулки по городу могли бы у него украсть не один раз, если бы Пибоди не следила за мелькавшими в толпе уличными воришками. Сам Зак в ответ на все поучения сестры о том, как распознавать на улице опасность, лишь улыбался и кивал.
Они поднялись на Эмпайр стейт билдинг и простояли там на суровом ветру, пока у Пибоди не онемели уши; прошлись по «Метрополитэн»; поглазели на витрины на Пятой авеню. И только всепрощающая любовь к брату могла заставить Пибоди еще и покататься на салазках на катке в Центре Рокфеллера после трех часов блуждания по городу. Однако Зак был так ошеломлен впечатлениями, которые мог предложить ему огромный город, и с таким благоговением засматривался на очередную диковину, что Пибоди стало неловко. Она поняла, что давно уже разучилась смотреть.
К тому времени, когда ей наконец удалось уговорить брата сделать остановку, чтобы выпить чего-нибудь горячего и перекусить, Пибоди решила, что необходимо очертить Заку какие-то конкретные «рамки дозволенного». Ведь он будет распоряжаться свободным от работы временем как ему заблагорассудится, но в нем, двадцатитрехлетнем мужчине, сидела неуемная наивная энергия любознательного, беззащитного пятилетнего ребенка. Пибоди опасалась, что в условиях Нью-Йорка это сочетание могло сыграть роковую роль.