— Рацию выключи, — потребовала Светлана, когда ой уселся за руль, привычно положив под руку свою «Моторолу».
— Зачем?
— Тебя опять вызовут.
— А мы не вызовемся.
— Вот поэтому и выключи.
— Нет, не могу!
— Ох, Ушаков, — покачала она головой. Она знала, что, если что-то стрясется серьезное, его не удержать. Он сядет в машину и двинет на происшествие, будет руководить раскрытием, намечать версии, опускать подозреваемых в камеры, не спать ночами, не глядя на часы и не обращая внимание на то, что сердце покалывает и голову сдавливает обручем. Это вбито в него так глубоко, что возражать бессмысленно.
Дорога на косу — узкую песчаную стрелу, на несколько десятков километров вонзившуюся в Балтийское море, — была перекрыта шлагбаумом. За въезд на машине драли приличные деньги, но к милиции, понятно, это не относилось. А начальника уголовного розыска охранникам в таком месте положено знать в лицо, так что шлагбаум немедленно поднялся и охранник козырнул.
Коса давно была объявлена заповедной зоной, всякое строительство здесь было запрещено. Естественно, «новорусские» коттеджи как поганки вырастали и здесь, но не так густо, так что большая часть пространства все-таки оставалась нетронутой. В основном новые хозяева жизни строили свои поселки на территории бывших домов отдыха. Ну и в пионерлагерях — они пали первыми, поскольку областное начальство рассудило, что пионеров теперь нет, значит, и лагеря ни к чему, а деньги, которые предлагали за участок под коттедж на косе, перевешивали все доводы разума и новокаином обезболивали уколы совести.
Коса сильно пострадала три года назад, когда по ней прошел небывалый ураган. Ураган выворачивал вековые сосны, которые не могли надежно зацепиться корнями за песчаную почву. По лесу будто прошлось какое-то чудовище. И уже три года лесхоз собирался вывезти распиленные деревья. Но никак не мог собраться.
«Жигули» свернули с главной дороги и вскоре остановились перед металлической оградой, за которой высились островерхие черепичные крыши отеля. Охранник присмотрелся к гостю, узнал его, кивнул, здороваясь, и побежал открывать ворота.
Отель назывался незатейливо — «Хауз», что по-немецки означает дом, и принадлежал старому приятелю Ушакова. Раньше на этой территории располагался профилакторий стеклозавода имени Двадцать второго партсъезда. Завод почти что загнулся, профилакторий приватизировали, и новый хозяин решил построить здесь приют для немцев, которых тянуло на косу как магнитом. На месте старых деревянных домишек вознеслись чистенькие дома в немецком стиле, с красной черепицей, дымчатыми окнами, зацвели цветы на клумбах, дорожки вымостили плиткой, все сияло чистотой, давило порядком. Надписи были на немецком языке, персонал тоже без напряжения лопотал по-немецки, номера стоили до двухсот марок в сутки. Немцы, приезжавшие сюда, глядя на окрестные сосновые леса и белые песчаные дюны, прислушиваясь к ласковому шепоту волн, могли помечтать о том, что они в Германии, что произошло чудо и коса опять немецкая.