Нойбауэр подошел к двери. Открыл ее и снова закрыл. Потом вернулся.
— Ты знаешь, как называется то, что ты говоришь? Это настоящая государственная измена! Если об этом станет известно, тебя немедленно расстреляют!
Зельма посмотрела на него. Ее глаза блестели.
— Ну и?.. Ты можешь быстро продемонстрировать, какой ты герой. Сможешь избавиться от опасной жены. Тебе, наверно, особенно приятно…
Нойбауэр не выдержал ее взгляда. Он отвернулся от нее и стал ходить по комнате взад и вперед. Он не знал, имеет ли она понятие о вдове, которая иногда захаживала к нему.
— Зельма, — проговорил он каким-то другим голосом. — Ну что это такое? Нам все же надо быть вместе! Будем благоразумными. Сейчас для нас самое главное — это продержаться. Я не могу просто взять и сбежать. Я ведь выполняю приказ. Да и куда бежать? К русским? Нет. Спрятаться в еще не занятой части Германии? Тут меня быстро возьмет гестапо, и ты знаешь, чем все кончится! Перебежать к американцам и англичанам? Уж лучше ждать их здесь, иначе может показаться, что у меня нечистая совесть. Я все это уже продумал, поверь мне, нам надо продержаться, другого выхода нет.
— Да.
Нойбауэр удивленно поднял взгляд.
— Неужели? Ты наконец-то поняла? Я сумел тебе доказать?
— Да.
Нойбауэр осторожно посмотрел на Зельму. Он не рассчитывал на легкую победу. Но она вдруг сдалась. Казалось, что щеки ее повисли. «Сумел доказать, — подумала она. — Доказательства! Они уверовали в доказанное — будто жизнь состоит сплошь из доказательств. Но какой от них толк? Идолы на глиняных ногах. Веруют только в самих себя». Она долго рассматривала своего мужа. В ее взгляде была странная смесь сочувствия, презрения и какой-то отстраненной нежности. Нойбауэру стало не по себе.
— Зельма… — начал было он. Она прервала его.
— Бруно, еще только одно, я прошу тебя об этом…
— О чем? — воскликнул он настороженно.
— Перепиши дом и землю на Фрейю. Немедленно сходи к адвокату. Прошу тебя только об этом, больше ни о чем.
— Почему?
— Это не навсегда. Временно. Когда все устроится, снова перепишем. Ты доверяешь своей дочери?
— Да… да… но какое это произведет впечатление! Адвокат…
— Плюнь ты на впечатление! Фрейя была ребенком, когда вы пришли к власти. Ее ни в чем нельзя упрекнуть!
— Что это значит? Ты считаешь, меня можно в чем-то упрекнуть?
Зельма молчала. Она снова измерила Нойбауэра своим необычным взглядом.
— Мы — солдаты, — проговорил он. — Мы действуем согласно приказу. И приказ есть приказ, это каждому известно. — Он подтянулся. — Фюрер приказывает— мы подчиняемся. Фюрер принимает на себя полную ответственность за то, что он приказывает. Он это довольно часто заявлял. И для каждого патриота этого достаточно. Или нет?