— Кроме тех, кого уничтожили, — добавил Бергер. — И тех, кто умер.
— Разумеется, кроме тех. Но мы сохранили людей. Каждый из них стоит сотни других.
«Это, без сомнения, Вернер, — подумал Пятьсот девятый. — Он уже снова взялся за аналитическую и организационную работу. Произносит речи. Остался фанатиком и теоретиком своей партии».
— Лагеря должны стать ячейками восстановления, — снова раздался тихий, но ясный голос. — На первых порах три момента представляются самыми важными. Первый: пассивное и в крайнем случае активное сопротивление эсэсовцам, пока они в лагере; второй: предотвращение паники и эксцессов при передаче лагеря новым властям. Мы должны быть образцом дисциплинированности, ни в коем случае не руководствоваться местью. Впоследствии суды в надлежащем порядке…
Человек сделал паузу. Пятьсот девятый встал и направился к группе. Там были Левинский, Гольдштейн, Бергер и один незнакомец.
— Вернер… — окликнул Пятьсот девятый. Человек пристально посмотрел в темноту.
— Ты кто? — Он выпрямился и подошел ближе.
— А я думал, ты умер, — проговорил Пятьсот девятый.
Вернер заглянул ему в лицо.
— Коллер, — ответил Пятьсот девятый.
— Коллер! Ты жив? А я думал, ты уже давно умер.
— Тут как тут. Совершенно официально.
— Он Пятьсот девятый, — заметил Левинский.
— Значит, ты — Пятьсот девятый! Это упрощает дело. Я ведь тоже официально умер.
Оба пристально разглядывали друг друга сквозь темноту. В этой ситуации не было ничего сверхъестественного. Кое-кто в лагере уже находил того, кого считал умершим. Но Пятьсот девятый и Вернер знали друг друга еще до лагеря. Они были друзьями, потом политические убеждения разлучили их.
— Значит, теперь ты здесь? — спросил Пятьсот девятый.
— Да. На несколько дней.
— Эсэсовцы прочесывают заключенных на последние буквы алфавита, — сказал Левинский. — Схватили Фогеля. Он попался в руки тому, кто его знал. Чертов унтер-шарфюрер.
— Я не буду вам в тягость, — сказал Вернер. — Я сам позабочусь о своей еде.
— Разумеется, — проговорил Пятьсот девятый с едва заметной иронией. — Иного я от тебя не ждал.
— Завтра Мюнцер достанет мне хлеба. И передаст Лебенталю. Он достанет больше, чем только для меня. Кое-что перепадет и вашей группе.
— Я знаю, — ответил Пятьсот девятый. — Я знаю, Вернер, что ты ничего не берешь просто так. Ты будешь в двадцать втором? Мы можем поместить тебя и в двадцатом.
— Я могу остаться в двадцать втором. И ты тоже. Теперь ведь Хандке больше нет.
Никто из присутствующих не почувствовал, что между обоими произошла своеобразная словесная дуэль. «Какое же ребячество, — подумал Пятьсот девятый. — Давным-давно мы были политическими противниками, но до сих пор никто не хочет уступить друг другу. Я ощущаю идиотское удовлетворение от того, что Вернер ищет пристанища у нас. Он мне намекает, что без помощи его группы Хандке, вероятно, расправился бы со мной».