— Как все будет выглядеть, когда мы выберемся отсюда? — проговорил Мейергоф. — Я а лагере уже шесть лет.
— А я двенадцать, — добавил Бергер.
— Так долго? Ты попал сюда как политический заключенный?
— Нет. Просто я лечил с 1928 по 1932 год одного нациста, который впоследствии стал группенфюрером. Строго говоря, даже не я. Он приходил ко мне в часы приема и им занимался один мой друг, врач-специалист. Нацист являлся ко мне, потому что он жил в одном доме со мной. Для него так было удобнее.
— И поэтому он тебя засадил в тюрьму?
— Да. У него был сифилис.
— А твой друг, врач?
— Его он велел расстрелять. Сам я пытался ему внушить, мол, у меня нет абсолютной уверенности, что это такое, возможно, всего лишь воспаление со времен последней войны. Тем не менее он был достаточно осторожен, отправив меня за решетку.
— Как ты поступишь, если он еще жив? Бергер задумался.
— Не знаю, право.
— Я бы его убил, — заявил Мейергоф.
— И за это снова попал бы в тюрьму, да? — сказал Лебенталь. — За умышленное убийство. Еще раз лет на десять или двадцать.
— А чем ты займешься. Лео, когда выйдешь отсюда? — спросил Пятьсот девятый.
— Я открою магазин по продаже пальто. Магазин добротного готового платья.
— Торговать пальто? Летом? Уже лето наступает, Лео.
— Но ведь есть и летние пальто! К ним я могу добавить костюмы. И, разумеется, плащи.
— Лео, — продолжал Пятьсот девятый. — Почему бы тебе не остаться в сфере продовольственных товаров? Потребность в них больше, чем в пальто, и ты добился в этой области великолепных успехов.
— Ты так думаешь? — Лебенталь был явно польщен. — Безусловно!
— Наверно, ты прав. Я подумаю. Взять, например, американское продовольствие. Спрос на него будет колоссальный. Вы еще помните американский шпик по окончании последней войны? Он был толстый, белый и нежный, как марципан с розовыми…
— Заткнись, Лео! У тебя с головой все в порядке?
— Мне это неожиданно пришло в голову. Может, они и в этот раз пришлют кой-чего? По крайней мере, для нас?
— Успокойся, Лео!
— А что ты собираешься делать, Бергер? — спросил Розен.
Бергер протер воспаленные глаза.
— Я поступлю в ученики к аптекарю. Оперировать такими руками? Когда прошло так много времени? — Он сжал кулаки под курткой, которую натянул на себя. — Это невозможно. Я стану аптекарем. А ты?
— Жена развелась со мной, потому что я еврей. Больше я ничего о ней не слышал.
— Тебе ведь не захочется ее разыскивать? — спросил Мейергоф.
Розен задумался.
— Наверно, она поступила так под нажимом. Что ей еще оставалось делать? Я сам ей это посоветовал.
— Может, за все эти годы она стала такой безобразной, что для тебя уже больше нет никакой проблемы, — проговорил Лебенталь. — Может, ты будешь рад, что от нее избавился.