— Верно.
Гребер на миг почувствовал полную беспомощность. «Что только они с нами делают, — подумал он. — Мы молоды, мы бы должны быть счастливы и не разлучаться. Какое нам дело до войн, которые затеяли наши родители?»
— Оба мы скоро останемся в одиночестве, — сказал он. — А если мы поженимся, такого одиночества не будет.
Элизабет покачала головой.
— Ты не хочешь? — спросил он.
— Мы будем не менее одиноки, — отозвалась она. — Даже больше.
Гребер вдруг опять услышал голос певицы напротив. Она перестала петь гаммы и перешла на октавы. Они казались воплями, на которые отвечало только эхо.
— Это же не бесповоротно, напрасно ты боишься, — продолжал он. — Мы в любое время можем развестись.
— Тогда зачем жениться?
— А зачем дарить что-либо государству?
Элизабет встала.
— Вчера ты был другим, — сказала она.
— Как был другим?
Она чуть улыбнулась. — Давай не будем больше об этом говорить. Мы вместе, и этого достаточно.
— Так ты не хочешь?
— Нет.
Он посмотрел на нее. Что-то в ней закрылось и от него отодвинулось.
— Черт побери, — сказал он, — я же от всей души предложил!
Элизабет снова улыбнулась. — Вот в том-то и дело. Не нужно вкладывать слишком много души. Есть у нас еще что-нибудь спиртное?
— Есть еще сливянка.
— Это наливка из Польши?
— Да.
— А нет ли у нас чего-нибудь не трофейного?
— Должна быть еще бутылка кюммеля. Он отечественного производства.
— Тогда дай мне кюммеля.
Гребер отправился на кухню за бутылкой. Он досадовал на самого себя. В кухне он постоял, глядя на грязные тарелки и дары Биндинга; было полутемно и пахло остатками пищи. Чувствуя себя выжженным и опустошенным, Гребер вернулся в комнату.
Элизабет стояла у окна.
— Какое серое небо, — сказала она. — Будет дождь. Жалко!
— Почему жалко?
— Сегодня наше первое воскресенье. Мы могли бы выйти погулять. Там, за городом, ведь весна.
— Тебе хочется выйти?
— Нет. С меня достаточно и того, что фрау Лизер ушла. Но тебе лучше было бы погулять, чем сидеть в комнате.
— А мне это неважно. Я достаточно пожил, так сказать, на лоне природы и довольно долго могу обойтись без нее. Моя мечта о природе — это теплая, неразбомбленная комната, где сохранилась мебель. А это у нас есть. Вот самое замечательное, что я могу нарисовать себе, и я никак не могу вдоволь насладиться этим чудом. Может, тебе оно уже надоело? Ну, пойдем в кино, если хочешь.
Элизабет покачала головой.
— Тогда останемся здесь и никуда не пойдем. Если мы выйдем, день разобьется на части и пройдет скорее, чем если мы просидим дома. А так он будет длиннее.
Гребер подошел к Элизабет и обнял ее. Он ощутил мохнатую материю ее купального халата. Потом увидел, что ее глаза полны слез.