— Я что-нибудь сказал не так? — спросил он. — Перед этим?
— Нет.
— Но чем-нибудь я все же провинился? Иначе ты бы не заплакала.
Он прижал ее к себе. Из-за ее плеча он увидел улицу. Волосатый человек в помочах исчез. Несколько детей играли в войну, забравшись в щель, прорытую к подвалу рухнувшего дома.
— Не будем грустить, — сказал он.
Певица напротив опять запела. Теперь она гнусаво выводила романс Грига. «Люблю тебя! Люблю тебя!» — выкрикивала она пронзительным дребезжащим голосом: «Люблю тебя — и что бы ни случилось, люблю тебя!».
— Нет, не будем грустить, — повторила Элизабет.
Под вечер пошел дождь. Стемнело рано, и тучи все больше заволакивали небо. Элизабет и Гребер лежали на кровати, без света, окно было открыто, и дождь лил косыми бледными струями, словно за окном стояла колеблющаяся текучая стена.
Гребер слушал однообразный шум. Он думал о том, что в России сейчас началась распутица, во время которой все буквально тонет в непролазной грязи. Когда он вернется, распутица, вероятно, еще не кончится.
— А мне уходить не пора? — спросил он. — Фрау Лизер скоро вернется.
— Ну и пусть возвращается, — сонным голосом пробормотала Элизабет. — Разве уже так поздно?
— Не знаю. Но, может быть, она вернется раньше, ведь дождь идет.
— Может быть, она именно поэтому вернется еще позднее.
— И так может быть.
— Или даже только завтра утром, — сказала Элизабет и прижалась лицом к его плечу.
— Может быть, ее даже раздавит грузовик. Но это была бы чересчур большая удача.
— Ты не слишком человеколюбив, — заметила Элизабет.
Гребер смотрел на льющиеся струи дождя за окном.
— Будь мы женаты, мне совсем не надо было бы уходить от тебя, — сказал он.
Элизабет не шевельнулась.
— Почему ты хочешь жениться на мне, — пробормотала она. — Ты же меня почти не знаешь.
— Я знаю тебя уже давно.
— Как это давно? Несколько дней.
— Несколько дней? Вовсе нет. Я знаю тебя больше года. Этого достаточно.
— Почему больше года? Нельзя же считать детство… Ведь это бог знает когда было.
— Я и не считаю. Но я получил почти трехнедельный отпуск за два года, проведенные на передовой. Здесь я уже около двух недель. Это соответствует почти пятнадцати месяцам на фронте. Значит, если считать по двум неделям отпуска, я знаю тебя чуть не год.
Элизабет открыла глаза. — Мне это и в голову не приходило.
— Мне тоже. Только недавно меня осенило.
— Когда?
— Да вот, когда ты спала. В темноте, в дождь, многое приходит в голову.
— И непременно нужно, чтобы шел дождь или было темно?
— Нет. Но тогда думается иначе.
— А тебе еще что-нибудь пришло в голову?