— Конечно, не водки! — пролепетал он. — Такое добро тратить! Водку мы сами хлестали. Нет, лили бензин. И горит лучше…
Гейни рвало в ванной. Альфонс и Гребер стояли в дверях. Небо было полно сверкающих белых барашков. Среди берез распевал черный дрозд, маленький черный комочек с желтым клювом и голосом, в котором пела сама весна.
— Отчаянный парень этот Гейни, правда? — спросил Альфонс. Таким тоном мальчик говорил бы о кровожадном индейском вожде — с ужасом и все же с восхищением.
— Отчаянный с теми, кто защищаться не может, — возразил Гребер.
— У него рука не гнется, Эрнст. Вот почему он не на передовой. Заполучил это увечье в 1932 году, во время стычки с коммунистами. Оттого он такой бешеный. Да, порассказал он нам кое-какие штучки, верно? — Альфонс опять запыхтел полуобуглившейся сигарой, которую закурил, когда Гейни начал хвастать своими подвигами. В увлечении он позабыл о ней. — Порассказал! Верно?
— Штучки хоть куда. А тебе хотелось бы там быть?
Биндинг на мгновение задумался. Затем покачал головой.
— Пожалуй, нет. Может быть, один раз, чтобы знать, что это такое. А вообще-то я человек другого типа. Я слишком романтик, Эрнст.
В дверях появился Гейни. Он был ужасно бледен.
— Дежурство! — прорычал он. — Я опаздываю. Давно пора! Ну, уж эта сволочь у меня попляшет!
Спотыкаясь, брел он по садовой дорожке. Дойдя до калитки, поправил фуражку, деревянно выпрямился и зашагал дальше, как аист.
— Не хотел бы я быть на месте того, кто сейчас попадет Гейни в лапы, — сказал Биндинг.
Гребер поднял голову. Он думал как раз о том же.
— Ты считаешь это правильным, Альфонс? — спросил он.
Биндинг пожал плечами. — Это ведь люди, виновные в государственной измене. Недаром же они там сидят.
— Бурмейстер тоже был изменником?
Альфонс усмехнулся.
— Ну, тут особый случай. Да с ним ничего такого и не сделали.
— А если бы сделали?
— Ну, значит, не повезло. В наше время очень многим не везет, Эрнст. Возьми хотя бы смерть от бомб. Пять тысяч убитых в одном только нашем городе. А люди-то были получше, чем те, кто сидит в концлагере. Поэтому, какое мне дело, что там происходит? Я не отвечаю за это. И ты тоже.
Несколько воробьев, чирикая, прилетели на край бассейна, стоявшего посреди лужайки. Один вошел в воду, забил крыльями, и тут же вся стайка начала плескаться. Альфонс внимательно следил за ними. Казалось, он уже забыл про Гейни.
Гребер увидел его довольное безмятежное лицо и вдруг понял, как безнадежно обречены всякая справедливость и сострадание: им суждено вечно разбиваться о равнодушие, себялюбие и страх! Да, он понял это, понял также, что и сам он не является исключением, что и сам сопричастен всему этому, имеет к нему какое-то отношение — безличное, туманное и угрожающее. Греберу чудилось, как он ни противился этому чувству, что все же он с Биндингом чем-то связан.