– Нет, я этого не допущу, я решительно не позволю предпринимать такие возмутительные действия по отношению к дружественной стране, которой так нужна наша помощь. Погоня за материальными благами – это еще далеко не все. Существуют и определенные моральные обязательства, моральные ценности, хотя тебе этого не понять. Она придвинула к себе блокнот и взяла карандаш:
– Хорошо, Джим, сколько поездов ты хочешь пустить по Сан-Себастьян?
– Гм?
– С какой линии снять поезда, чтобы перевести их в Мексику?
– Я не хочу ниоткуда ничего снимать.
– Откуда в таком случае я возьму оборудование для линии в Мексике?
– А это уже твои проблемы. Это твоя работа.
– Здесь я бессильна. Решать придется тебе.
– Опять твой обычный грязный трюк – сваливаешь всю ответственность на меня.
– Я жду указаний, Джим.
– Ничего не выйдет. Я не позволю тебе заманить меня в ловушку.
Она бросила карандаш на стол:
– В таком случае в Мексике все остается по-старому.
– Ну, погоди, дождись только заседания совета директоров в следующем месяце. Я потребую решения раз и навсегда относительно того, как далеко может заходить отдел перевозок в превышении своих полномочий. Ты за это ответишь.
– Отвечу.
Прежде чем дверь кабинета закрылась за его спиной, она вернулась к работе.
Когда она закончила и, отодвинув бумаги в сторону, подняла глаза, за окном царила непроглядная тьма, домов не было видно, и город превратился в бесконечную цепь поблескивающих окон. Она неохотно встала из-за стола. Она не хотела признаться себе, что устала, это было бы равноценно признанию своего, пусть незначительного, поражения. Но сегодня она действительно чувствовала усталость.
В здании компании было темно и пусто. Служащие давно разошлись по домам, и лишь Эдди Виллерс все еще сидел за своим столом, отгороженным от остальной части комнаты стеклянной перегородкой. От этого казалось, что он сидит в углу, в квадрате света, окруженный со всех сторон темнотой. Проходя мимо, она махнула ему рукой.
Она спустилась на лифте не к парадному входу, а к вестибюлю терминала «Таггарт трансконтинентал». Ей нравилось ходить домой именно этой дорогой.
Ей все время казалось, что вестибюль терминала чем-то напоминает храм. Взглянув вверх, на висевший высоко над головой потолок, она увидела его ярко освещенные своды, которые подпирали мощные гранитные колонны, и верхнюю часть широких, словно застекленных ночной темнотой окон. Своды вестибюля, замершие высоко вверху, словно оберегая суетящихся под ними людей, создавали мирно-торжественную атмосферу – как в соборе.
На самом видном месте в вестибюле стоял памятник Натаниэлю Таггарту – основателю компании. К нему уже так привыкли, что не обращали на него никакого внимания, воспринимая как неотъемлемую часть интерьера. Дэгни была единственным человеком, который замечал памятник и никогда не считал его присутствие здесь чем-то само собой разумеющимся. Всегда, проходя по вестибюлю терминала, она смотрела на этот памятник, и для нее это было единственной молитвой, которую она знала.