— Конечно.
— Мы, разумеется, можем предложить несколько вариантов. Я бы предпочел следующий: помогая мисс Готар, ты не будешь показывать все, на что способен.
— Другими словами, в нужный момент отойдешь в сторону, — уточнил Гитнер.
— Сколько? — в лоб спросил Падильо.
Крагштейн уставился в потолок.
— Скажем, двадцать пять тысяч. Долларов, разумеется.
— И я, естественно, должен сообщить вам, где скрывается Кассим.
— Да, — кивнул Крагштейн. — Мы на это рассчитываем.
— И все за двадцать пять тысяч долларов.
— Совершенно верно, — подтвердил Гитнер. — За двадцать пять тысяч. Хорошее вознаграждение за то, что ничего не надо делать. Хотел бы я получить двадцать пять «кусков» за столь тяжелый труд.
— Какой задаток?
Крагштейн прошелся пальцами по холеной бороде.
— Полагаю, семьдесят пять сотен.
Падильо пренебрежительно рассмеялся.
— Вы и Ванда одного поля ягоды.
— Одного поля? — не понял Крагштейн.
— Работаете за гроши. Сколько нефти в Ллакуа? Восемьдесят миллиардов баррелей?
— Девяносто, — насупился Крагштейн.
Падильо наклонился вперед и перешел на английский.
— Это означает, что годовой доход этой страны, сейчас практически равный нулю, поднимется до семисот-восьмисот миллионов долларов, то есть станет больше, чем у Кувейта. Но все это в будущем. А сейчас у ваших работодателей не хватает денег и на пачку приличных сигарет.
— Деньги будут, — гнул свое Крагштейн.
— Сколько вы запросили. Франц? Четверть миллиона?
— Примерно, — ответил Гитнер.
— А мне вы предлагаете десять процентов, причем задаток, семьдесят пять сотен — вся наличность, которую вы можете наскрести. Говорит это об одном — вы на мели и взялись за это дело потому, что ничего другого вам не предлагали.
— Так ты отказываешься от нашего предложения, Падильо? — за вкрадчивым тоном Крагштейна ясно читалась угроза.
— Именно так, — Падильо встал. — Отказываюсь. Может, ваш клиент не знает, что мои услуги стоят недешево, но тебе это известно. Франц.
— Я слышал об этом, Падильо, — процедил Гитнер. — Об этом и о многом другом. Может, мне представится возможность выяснить, что правда, а что — ложь.
Я уже стоял плечом к плечу к Падильо, который долго смотрел на Амоса Гитнера, прежде чем перевел взгляд на Крагштейна.
— Может, ты сам скажешь ему, Франц, Кто-то да должен.
— Скажу что?
— Что он не так уж хорош.
Крагштейн вроде бы улыбнулся.
— А мне кажется, он молодец.
— Ты говоришь о физической силе и рефлексах?
— Разумеется.
— Тогда ты кое-что упустил.
— Что именно?
— Мозги, — ответил Падильо. — С этим у него слабовато.