— Ради Бога, улыбнись, — попросил я его. — Или нам придется идти пешком.
Падильо осклабился.
— Так?
— Годится, — кивнул я, поднимая руку. — Не жизнь, а кино, — водитель следующего такси лучезарно улыбнулся в ответ, но тоже проехал мимо.
— Не понял?
— Вестерн. Старый ковбой, у которого за душой нет ничего, кроме репутации, приезжает в богом забытый городок, где-то в Нью-Мексико...
— Подходящее местечко.
— И натыкается на единственного сыночка владельца самого большого в округе ранчо, жаждущего показать, что и он не лыком шит.
— И единственный сын предлагает старому ковбою выяснить, кто есть кто.
— Ты, похоже, тоже его видел.
Лишь третье такси затормозило у тротуара.
— Я не смог бы высидеть до конца, — Падильо сел в машину первым. — Как все закончится?
— Печально, — ответил я и попросил водителя отвезти нас в отель «Хэй-Адамс».
— Знаешь, какую я предложил бы концовку?
— Какую?
— Старый ковбой дожидается безлунной ночи и тихонько, никого не тревожа, покидает город.
— Должно быть, ты один из последних романтиков, Майк.
— С чего ты взял, что мне надо в «Хэй-Адамс»?
— Послание Ванды Готар. Думаю, я его расшифровал.
— Да или нет до четырех в шесть-два-один.
— Это означает, что ты должен определиться до четырех часов. Она ждет тебя в номере шестьсот двадцать один. Кстати, я могу складывать в уме большие числа.
— Как хорошо иметь тебя под рукой.
— Что ты собираешься ей сказать?
— Да.
— Как, по-твоему, она восприняла смерть брата?
— Для нее это тяжелый удар, — он посмотрел на меня. — С чего такое любопытство?
— Меня интересуют люди, которых убивают в моей гостиной, — вероятно, наш разговор доставил водителю немалое удовольствие.
— И ты хочешь увидеть второй акт?
— Если он не затянется надолго.
— Мне представляется, времени он займет немного.
«Хэй-Адамс» расположен на Шестнадцатой улице, напротив площади Лафайета, где совсем недавно власти проложили новые пешеходные дорожки и расставили урны, чтобы в них бросали мусор многочисленные компании, собирающиеся под деревьями, чтобы придать анафеме войну, загрязнение окружающей среды, экономическую политику администрации и того человека, что занимал большой белый особняк на Пенсильвания-авеню. Надо отметить, что этого человека особо не волновали ни люди, собирающиеся поговорить, ни их речи. У него без того хватало забот.
На лифте мы поднялись на шестой этаж. Падильо дважды постучал в дверь номера 621.
— Кто здесь? — спросила Ванда Готар и открыла, лишь услышав фамилию Падильо.
При виде меня на ее лице отразилось удивление.
— Вы по-прежнему молчаливый свидетель, мистер Маккоркл?