Жаль. Надо было запомнить и время от времени наслаждаться хотя бы воспоминаниями. В реальности этого больше не повторялось.
Он честно старался. Ему нравились женщины, и он научился «строить отношения» по их схеме — ухаживания, подарки, все эти ритуальные танцы вокруг постели, и после нее тоже. Он говорил то, что они хотели услышать, был ласков, кроток, снисходителен к капризам. И каждый раз получал пинок под зад. В лучшем случае, нежный прощальный поцелуй.
И ничего страшного в этом не было. И не имело это никакого отношения к душе.
Только плотней сгущалось недоумение: «кто же придумал, что бывает иначе?» Найти бы придурка да надавать по шее, чтоб не вводил в заблуждение народ. Ничего другого не было, нет и не будет.
Исключения из правил, конечно, попадаются. Вон хотя бы Эдик. Тридцать лет мужику, а голову потерял, как прыщавый подросток, которого девочка надула и на свидание не явилась.
Так чего тебе-то неймется?! Того же захотел? А зачем?
Не знаю, свирепо ответил себе Артем.
За экскурсом в прошлое и самокопанием он как-то утерял нить беседы, и теперь с удивлением понял, что братья на полном серьезе обсуждают, не отправить ли невесте покаянное письмо. Раз уж жених не видит смысла являться лично.
— Романтика, блин, — пробормотал на это Артем и пошел прочь из комнаты.
— Ты куда? — хором возмутились братья.
— Почтовых лошадей искать, — огрызнулся он.
На кухне, куда Артем притащился неизвестно зачем, обнаружилась Агнесса Васильевна. При его появлении она испуганно охнула и отпрыгнула к окну, но быстро взяла себя в руки.
— Я вас не видела, — быстро пояснила она. Ну, да. А слона-то мы и не приметили. Просто к его физиономии притерпеться нужно, а Агнесса Васильевна — женщина пожилая, в ее возрасте привыкать трудно.
— Покормить вас, Темушка? — ласково проворковала она через пару минут, и лицо у нее вдруг сделалось виноватым, будто он был ее любимым внуком, оставленным без сладкого.
Артем внезапно развеселился.
— Покормите, Агнесса Васильевна!
Она быстро и ловко накрыла на стол, поглядывая на Артема исподтишка все с той же виноватостью. Смущается, что я такой страшный, привычно предположил он.
— Что там Эдик? — осторожно спросила Агнесса Васильевна. — Переживает, да?
— Это мягко сказано, — наворачивая щи, проворчал Артем.
Она уселась напротив и подперла ладошками морщинистые щеки.
— Ой, да, переживает — не то слово. Как позавчера она ушла, так места себе не находит, все плачет, плачет…
Артем закашлялся. Это было уже слишком!
— Плачет?!
— Ну, я фигурально выражаюсь. Конечно, как баба, слез-то он не льет. Но я ведь не чужая Эдику, я же вижу, как ему худо.