Он приподнял ствол, повернулся в полоборота к Глотову. Иван Павлович, бешено озираясь по сторонам, отступил на шаг. Он искал спасения, но видел только кучи строительного мусора, три автомобиля и пистолет в руке Ольшанского. Грохнул выстрел, эхом прокатился под сводчатым потолком. Глотов рухнул на колени, уперся ладонями в пол. Пуля, не задев кость, навылет прошила икроножную мышцу, вырвала клок мяса. Левую ногу жгло так, будто в нее всадили острый металлический прут. Штанина, быстро пропитавшись кровью, сделалась тяжелой и горячей. Глотов, стоя на четвереньках, тихо, по-собачьи выл.
— Заткнись, дерьмо, — кто-то подскочил к Глотову и ударил носком ботинка в лицо.
— Честно говоря, идея Глотова с «мерседесом» мне понравилась, — как ни в чем не бывало продолжал Ольшанский. — Это остроумно. И мерс мне, как солидному человеку, действительно нужен. Поэтому, так и быть, я его забираю. Ты не возражаешь?
Костян молчал, потому что крыть было нечем. Разумеется, он не возражает. Его развели и кинули, как последнего лоха.
— Разумеется, — он заглянул в глаза Ольшанского. Глаза поменяли цвет, из голубых сделались темно-серыми, как свинец. — Глотов говорил, что ты в Москве недавно. Так вот, ты плохо начинаешь на новом месте.
— Ты угрожаешь? — неожиданно заорал Ольшанский. — Ты, сраный урка, угрожаешь мне?
— Нет, я объясняю. Если ты заберешь тачку и оставишь меня здесь живого, жди неприятностей. Если ты грохнешь меня, значит, жди большой беды. По-другому не будет. Поэтому сделаем так: ты отдашь бабки, и мы разойдемся. По-хорошему.
— У меня их нет. Забыл снять с банковского счета. Память подвела.
Ольшанский через силу улыбнулся, поглядел по сторонам, хотел, чтобы эту улыбочку видели его парни. Он отвел локоть назад, резко, со всей положенной от природы силой, выбросил руку вперед, ударив Кота стволом пистолета в печень. Костян отступил на шаг, но устоял на ногах. Ольшанский ударил стволом под сердце. Боль, как молния, прошила тело сверху вниз, до самых пяток. На мгновение мир погрузился в темноту. В этой темноте заплясали оранжевые козявки.
— Ты просто ворюга, поганая дешевка, — брызгая слюной, прокричал Ольшанский. — Ты ни на что не способен. Все, что ты умеешь, — увести чужую тачку. И сбросить ее за копейки. Если повезет. Но сегодня не твой день. У меня есть принципы. Например, такой. Если вещь можно взять бесплатно, я и не плачу ни гроша. А зачем?
Костян терпел. Хотелось схватиться за грудь и живот, согнуться пополам, но он пересилил себя, лишь до крови прикусил нижнюю губу. Показывать свою слабость этим говнюкам — слишком много чести. Он вспомнил тот самый сон, что видел сегодня днем. Вот и говори после этого, что вещие сны туфта на машинном масле. Что-то тяжелое, кажется, кулак с зажатой в нем свинчаткой, влепился ему в ухо.