Присев, он, как жаба, оттолкнулся всем телом, стукнулся коленями о гранитную плиту, плашмя упал на живот. Наконец быстро встал, вдохнул глоток воздуха и крикнул:
– Поднимайся! Я закрепился. , Когда Марселен ступил рядом с ним на площадку, вид у него был на удивление растерянный и усталый. Он стучал зубами.
Кровь отхлынула от лица. Веки подергивались.
– Что с тобой? – спросил Исай.
– Этот подъем... Он меня доконал, – задыхаясь, выговорил Марселен. – Даже со страховкой... Ты себе представить не можешь... Я думал, никогда не дойду... И что дальше?
Перед ними была стена, вся сплошь покрытая буграми; она напоминала кипящий водоворотами горный поток, так и застывший на студеном зимнем ветре. Вертикальная трещина, покрытая снегом и льдом, вела к невидимому алтарю, стоящему в ста метрах от них, прямо под облаками. Небо было ясное, но обращенный к западу склон, казалось, погрузился в полярную ночь. Мороз щипал лицо. Исай втянул носом воздух, провел рукой по носу, чтобы сломать сосульки, забившиеся ему в ноздри. Губы были покрыты тонкой скорлупой. Он вынул из кармана два куска сахара. Один протянул Марселену, другой сунул себе в пересохший рот. К языку пристали шерстяные ворсинки.
Он выплюнул их.
– Пойдем вон по тому камину.
– По камину? – воскликнул Марселен. – Ты что же, не видишь? Он же – как накатанная ледяная горка!
– У нас нет другого выхода.
– А тот большой двугранный выступ разве не лучше?
– Нет. Я знаю этот выступ. Пятьдесят метров без удобных опор. Зимой там не пройти.
Поверь мне, единственное подходящее место – это камин. Я знаю там каждую ямку, каждый бугорок. Страхуя, ты будешь сильнее натягивать веревку и все.
– Мы там ни за что не пройдем! Сервоз знал, что делал, когда пошел на ледник.
– Я вытащу тебя, ты будешь только мне помогать.
– Это безумие!
– Я знаю, что можно и что нельзя. Положись на меня. Все будет в порядке. Мы не пропадем, обещаю тебе.
Марселен закрыл лицо руками.
– Я выдохся.
– Ты отдохнешь, пока я буду подниматься, – сказал Исай.
Его голос звучал спокойно и уверенно, и на мгновение ему показалось, что вместо него говорит кто-то другой. Он не узнавал самого себя в этом решительном и сильном человеке, который сматывал веревку, отдавал приказы, одним взглядом намечая маршрут восхождения. Как будто мощный порыв свежего ветра прогнал все страхи из его головы. Оцепенение сменилось легкостью и ясностью. В каждом пройденном сантиметре камня он видел друга. Широкая и глубокая расселина постепенно сужалась и, наконец, превратилась в узкую щель, забитую твердым льдом.