Предсказания, особенно в последние два-три года, были мрачными, поэтому почти всегда сбывались. А если не сбывались или сбывались не полностью, это объяснялось простым везением, счастливой случайностью и никак на репутации современных компьютеризованных кассандр не отражалось.
Была лишь одна тема — табу, ее старались не затрагивать ни при каких обстоятельствах. Тема эта была — Россия, вновь, после семи десятилетий отсутствия, явившая себя на мировом рынке. И добро бы одна Россия. А страны с непривычной аббревиатурой СНГ? О каком учете их воздействия на мировые процессы, о каком прогнозе могла идти речь, когда даже президенты этих стран не знали, что творится на их границах! Нет, подальше и от СНГ, да и от России тоже. Подальше, подальше. Спокойнее будет.
Репутация дороже.
Поэтому так и получилось, что во всей Западной Европе, от Альп до Скандинавии, нашелся всего один человек, который проявил к разворачивающимся в городе Кельне событиям профессиональный интерес.
* * *
Звали этого человека Аарон Блюмберг.
* * *
Москвич по рождению. Израильтянин по гражданству. Экономический эксперт по профессии (так, во всяком случае, значилось в его визитной карточке). Немец по месту жительства.
Он постоянно жил в Гамбурге, в одном из старинных красно-кирпичных домов в рукавах Нордер-Эльбы, то ли слегка подкопченных бомбежками союзнической авиации в конце второй мировой войны, то ли потемневших естественным образом от времени и вечной сырости гамбургского порта.
В этом доме господину Блюмбергу принадлежала сравнительно небольшая (всего на две спальни) квартира. Однако дом был в очень дорогом районе, а кроме того, представлял собой историческую ценность (его относили к XIV веку), так что, вздумай господин Блюмберг расстаться со своей собственностью, отбоя от покупателей у него не было бы.
Но он об этом и думать не думал. Во всяком случае, фрау Гугельхейм, супруга уважаемого господина заместителя начальника линейных теплосетей, которая раз в неделю наводила порядок в его «холостяцкой берлоге», ни разу не слышала от него даже намека на такие мысли.
За все годы, которые фрау Гугельхейм занималась уборкой его квартиры (а она занималась ею с первого дня), он не разрешил ей выбросить ни единой, даже самой пустячной вещи — ни фотоальбома с чужими фотографиями, ни кушеточек и этажерочек, изобретенных врагами человечества лишь для того, чтобы на них копить пыль, ни даже единого тряпичного половичка — точно такого, какими мать фрау Гугельхейм подрабатывала на жизнь в трудные послевоенные годы. Более того, если бы господин Блюмберг не был интеллигентным человеком и имел бы привычку прямо высказывать свои желания (как некоторые, не будем показывать пальцем), он вообще запретил бы фрау Гугельхейм хотя бы даже стул переставить с места на место. При этом его ничуть не остановило бы то соображение, что под ножкой стула могло скопиться столько бактерий (фрау Гугельхейм привычно именовала их бациллами), что их хватило бы для заражения всего мира.