Четверг, 16 апреля
В 7.30 утра позвонила Элеонора (рановато, по-моему) и извинилась за свое меланхоличное поведение накануне. Судя по всему, она проходит сеанс психотерапии по причине «несовершенного воспитания и, как следствие, отсутствия чувства собственного достоинства». Подробности выведывать не стал. Сказал, что я тоже обращался к психотерапевту по причине «невнимания ко мне родителей, когда я был ребенком».
В свои тридцать один год я могу вспомнить только два примера родительского самопожертвования, проявленного отцом. В первом случае мне было шесть лет, и я уронил малиновый леденец в песок в Уэллсе. Папа отдал мне свой (наполовину съеденный). Второй произошел, когда меня исключили из школы за то, что я нарушил правила, явившись в красных носках. Папа отпросился на работе, пошел к директору, пучеглазому мистеру Скратону, и заставил его принести униженные извинения.
2 часа ночи.
Что касается бучи из-за красных носков. Только что вспомнил, как было дело.
1. Отец не отпрашивался на работе. Он был тогда безработным.
2. Он не противостоял пучеглазому Скратону в помещении школы. Он ему
позвонил.
3. Скратон не приносил униженные извинения.
4. На третий день я капитулировал и прибыл в школу в черных носках.
Суббота, 18 апреля
День рождения Гленна
Сегодня утром Гленн зашел ко мне в комнату и поблагодарил за открытку с надписью «Ты тинэйджер, сынок!» (Рисунок: светловолосый мальчуган в бейсболке, надетой задом наперед, сидит перед компьютером.) Он попросил прочесть стих внутри открытки. Я прочел и пожалел, что не сделал этого в магазине. Тогда бы я непременно купил другую открытку.
«Мальчишка!» — повитуха вскричала.
И великая гордость меня обуяла.
И с гордостью этой тебя я растил,
С тобой в зоопарк охотно ходил.
Буквам и цифрам тебя обучал,
В минуту невзгод плечо подставлял.
И вот ты достиг пути середины:
Уже не дитя, еще не мужчина.
Теперь ты тинэйджер, вся жизнь впереди.
Готовься, надейся, поблажек не жди:
Печаль и раздоры тебя закружат,
Но долг мой — советом тебя поддержать.
Родной ты мне сын, а я твой отец.
На том и умолкну, словам всем — конец.
Думаю, Гленна это поэтическое выражение любви тронуло, хотя наверняка не скажешь, когда у него такое лицо. Я купил ему в спортивном магазине форму английской сборной, и он тут же бросился в ванную — переодеваться. У мальчика мои ноги: в трусах он выглядит не лучшим образом. Уильям подарил Гленну открытку, которую сделал в детском саду: картонный футболист, украшенный приклеенной и расцвеченной кукурузной кашей. Когда мы завтракали (я требую, чтобы мы вместе сидели за столом — когда я рос, моя мать ела стоя спиной к раковине, а отец сидел на педальном мусорном ведре), Гленн спросил: