Янтарь первая решилась нарушить молчание.
– Но откуда тебе знать, где мы находимся? Раньше ты говорил мне, как страшно тебе слепому в открытом море. Куда же теперь подевался твой страх?
Совершенный хихикнул.
– Открытое море и устье реки – две большие разницы, как говорят в Удачном, – пояснил он снисходительно. – А кроме того, у меня помимо зрения и других чувств хватает. Вы что, правда не чуете делипайской вонищи? Очаги дымят, отхожие места полны дерьма, в яме для кремаций опять сожгли мертвеца. А чего мне не доносит ветер, о том рассказывает река. В ней полным-полно делипайской кислятины. Я каждой своей досочкой осязаю воду из лагуны – густую, зеленую, мерзкую. Попробуешь разок – не скоро забудешь! Точно такая же слизь, как и в те годы, когда здесь правил Игрот.
– И ты мог бы нас доставить туда? – осторожно спросил Брэшен. – Даже посреди темной ночи?
– Сказал смогу, – был ответ, – значит, смогу.
Альтия молча ждала. Убояться Совершенного или довериться ему? Вручить ему свои жизни или дожидаться утра и ощупью пробираться в тумане? Ей показалось, что корабль испытывал их своим предложением. Как все-таки хорошо, что капитаном был Брэшен! Решение было из тех, которые ей очень не хотелось бы принимать.
Было уже так темно, что она едва видела профиль Брэшена. Она видела, как он повел плечами, набирая полную грудь воздуха.
– Так ты доставишь нас туда, Совершенный?
– Да. Доставлю.
Они работали в темноте. Ставили паруса и выбирали якорь, не зажигая никаких фонарей. Ему нравилось, что они возились ощупью, почти такие же слепые, как и он сам. Матросы молча крутили кабестан – лишь поскрипывали шестерни да рокотала цепь. Совершенный устремил свое восприятие в ночь…
– Право руля. Чуть-чуть, – приказал он тихо, как только ветер коснулся парусов и начал подталкивать его вперед.
Команду передали шепотом из уст в уста по всей палубе до кормы.
Брэшен сам стоял у штурвала. Славно было ощущать на руле его уверенные ладони. Даже приятнее, чем самому выбирать курс и чувствовать, как стремительно отзываются матросы на каждое твое слово. Ладно, пускай ощутят на собственной шкуре, каково это – доверить свою жизнь тому, кого боишься. Сейчас они все боялись его. Даже Лавой. Лавой складно болтал о дружбе, которой-де не помеха ни время, ни различие облика. А сам в глубине души боялся корабля много больше, чем кто-либо другой на борту.
«И хорошо, что боятся, – думал Совершенный с удовлетворением. – А если бы они догадались о моей истинной природе – ну как есть уписались бы со страху. Или, пуще того, с воплями попрыгали бы в море топиться да еще и считали бы, что обрели быстрый и милосердный конец!»