– Простите, сэр, но старший конюх сэра Гарета внизу. Я сказал, что вы заняты, но похоже, ему очень хочется поговорить с вами. Слова были предназначены только для ушей мистера Уэтерби, но слух у Беатрисы был острый, и она их услышала. Она оборвала на середине то, что говорила своему гостю, и спросила:
– Вы сказали, старший конюх сэра Гарета? Я сейчас же иду. – Она кивнула мужу и поднялась с места. – Я поручила на Беркли-стрит передать Троттону, что хочу видеть его здесь. Капитан Кендал простит меня, я уверена, если я убегу на несколько минут.
– Простите, мадам, но Троттон хочет видеть хозяина, – прервал дворецкий, встречаясь глазами с мистером Уэтерби и обмениваясь с ним многозначительным взглядом.
– Ерунда! Это я хотела видеть Троттона, а не ваш хозяин! – сказала Беатриса, заметившая эту сцену.
– Останься здесь, дорогая, – сказал Уоррен, идя к двери. – Я узнаю, что хочет Троттон. Нет причин, чтобы тебе беспокоиться. Она рассердилась, но затевать с ним спор в присутствии гостя не входило в ее понятия о приличиях. Она снова вернулась на свое место и сказала с довольно вынужденной улыбкой:
– Умоляю, простите нас! Дело в том, что я несколько беспокоюсь о своем брате, это именно его конюх сюда пришел только что.
– Мне чрезвычайно жаль, – сказал он. – Наверно, он болен? Может, мне лучше уйти? Вы, должно быть, хотите послать меня к черту?
– Ну что вы! Прошу вас, и не думайте убегать. Мой брат не болен – по крайней мере, не думаю. – Она замолчала, а потом сказала со смешком: – Очень возможно, это просто ерунда и я придаю событию слишком большое значение. Дело в том, что мой брат уехал с визитом за город больше двух недель назад, и хотя его слуги ждали его возвращения через четыре дня, он не вернулся и не прислал никакого сообщения, поэтому я невольно придумываю массу всяких глупостей. Но вы рассказывали мне о фиестах в Мадриде, прошу, продолжайте. Как мило должны выглядеть свечи, установленные на подоконниках! Вы квартировали в городе, мистер Кендал? Он ответил, и она вынудила его рассказать о тех чертах испанской жизни, которые ему запомнились. На лице ее было выражение всепоглощающего интереса, подходящие комментарии механически слетали с ее губ, но мысли ее почти не участвовали в его рассказах. То обстоятельство, что Троттон особенно настаивал на разговоре с Уорреном, а не с ней, не было утешительным; холодящий страх, что вскоре муж сообщит какие-нибудь ужасные новости, зародился в ее груди; и только хорошее воспитание удерживало ее от того, чтобы вскочить и последовать за Уорреном. Ей показалось, что он отсутствовал зловеще долго; и когда, наконец, он вернулся в комнату, у него было выражение человека, который не хочет, чтобы его жена заподозрила что-нибудь плохое. Это было чересчур; она резко воскликнула: