– И я, – добавил мистер Уайтлиф, вспомнив, что лорд Видмор очень посредственно правит, – сам буду править! Тем временем, в счастливом неведении о враждебных силах, движущихся в его направлении, сэр Гарет поправлялся, с чем его медик не переставал поздравлять себя. Пройдет еще некоторое время, прежде чем рана перестанет его беспокоить, обстоятельство, вызванное, как без колебания утверждала леди Эстер, потрясающе грубыми и поспешными методами, примененными при извлечении пули, и еще больше, прежде чем он может надеяться восстановить все свои силы; но он делал постепенные успехи и вскоре смог убедить своих нянек позволить ему встать с постели и проверить, как подействует на него благотворное влияние свежего воздуха. За гостиницей был небольшой сад, и поскольку погода стояла знойная, один золотой день следовал за другим, именно здесь проводил он дневные часы в идиллическом существовании, которое не мог испортить даже дурной нрав миссис Чиклейд. Эта строгая моралистка так никогда и не убедилась в респектабельности компании, которую она была вынуждена обслуживать; и когда она увидела стулья из зала, вынесенные в сад вместе со столом, и все подушки, которые могла уделить гостиница, а потом обнаружила, что ее введенный с заблуждение супруг согласился приносить туда еду, она поняла, что ее худшие подозрения почти оправдались. Банда цыган-язычников – вот что такое драгоценные благородные леди и джентльмены Чиклейда, и пусть никто не смеет говорить ей что-либо другое! Но Чиклейд сказал, что узнает знать с первого взгляда и что пока они делили денежки, клиенты могут обедать хоть на крыше, если им так нравится. А что касается морали компании, не ему критиковать выдающегося человека, который бросается наличными так легко, как сэр Гарет. Поэтому миссис Чиклейд, успокоенная мыслью о золоте, которое текло в сундуки ее мужа, продолжала готовить три раза в день хорошую еду для своих сомнительных гостей и поразила соседей, неожиданно появившись в новой, производящей впечатление шляпе и платье глубокого фиолетового цвета. Что касается гостей с сомнительной репутацией, только Аманда не была полностью удовлетворена тем, что оставалась в Малом Стафтоне. У сэра Гарета были свои причины не желать, чтобы его пребывание здесь закончилось; леди Эстер, ухаживая за ним, уютно сидя рядом с ним под усыпанными плодами фруктовыми деревьями, ценимая как никогда прежде, заново расцвела; а Хильдебранд, вдохновленный деревенским уединением, создал многообещающее начало для своей трагической драмы и совершенно не беспокоился о возвращении в более суровый мир. Он к тому же заполучил своего коня, уступив наконец приказу приемного дяди прекратить вести себя простофилей и вернуть благородное животное без дальнейших церемоний. Он все еще спал на походной кровати в комнате сэра Гарета; не потому, что его услуги все еще требовались во время ночных дежурств, а потому, что в гостинице было всего две спальни для гостей. Поэтому сэр Гарет был полностью в курсе развития драмы, результат дневного труда прочитывался ему каждый вечер с просьбой критики и предложений. Никаких угрызений совести Хильдебранд не испытывал: он радостно заверил сэра Гарета, что его родители, веря, будто он пешком путешествует по Уэльсу, не станут ожидать от него писем; а его друзья, к которым он должен был присоединиться, подумают только, что у него изменились планы или он задержался и, безусловно, догонит их.