– Куда? —спросил Хисматулла.
– А вот угодишь, тогда узнаешь! Хватит, иди, некогда мне тут с тобой! – Ровняльщик махнул рукой и тут же с руганью набросился на толстушку: —Живее, живее поворачивайся! Не видишь, что ли, ослепла? Порода-то застряла!
Женщины засуетились, громче заскрежетали лопаты, ударяясь о камни…
Выйдя из тепляка, Хисматулла замерз еще больше, чем ночью. Ил и галька забили деревянный желоб, тянувшийся от тепляка к реке, и, растерянно стоя над ним с лопатой в руках, Хисматулла не знал, что ему делать. Михаил, возивший к отвалу на тачке камни, подошел и тронул его за плечо:
– Что, браток, зубами стучишь? Одежонки– то получше нету? – Хисматулла покачал голо вой. – А сам откуда?
– Сакмаево, – еле выговорил дрожащими губами Хисматулла.
– А работу эту знаешь? Нет? Ну, гляди, лопату нужно держать вот так, а спину вот так наклоняй, а иначе устанешь быстро, к ночи руки– ноги отвалятся… Вот, смотри, как я.
Михаил взял у парня лопату и стал, как ложкой из тарелки, вычерпывать из зонта пустую породу. Движения его были размеренны и вроде бы неторопливы, двумя гребками он наполнил тачку и, поставив лопату, повез тачку по доске к отвалу, ловко опрокинул ее, и камни отлетели далеко в сторону.
– Понял, как надо? – спросил он, снова по давая лопату Хисматулле. – Главное, браток, не тушуйся и с хмырем этим, что в тепляке, не связывайся, держись от него подальше, а при ставать станет – построже говори, хочешь, на меня сошлись, а то он у нас любит новеньких поприжать да над бабами покомандовать, а как кулак ему покажешь – тут он хвост поджал!
«Каторжник – это ведь тот, кто людей убивает, – мучительно думал Хисматулла. – За что ж тот его каторжником обзывает? Не похож он на убийцу, приветливый такой, веселый и работает хорошо…» «Смутьян» все больше нравился ему, он покраснел от удовольствия, когда Михаил опять хлопнул его по плечу и сказал:
– Ну, хватит, так спину сломать можно! Идем-ка, к нам в гости обед пришел!
– Кто? – не понял Хисматулла:
– Обед, обед! – весело показал руками Михаил. – Кушать, шамать, хлеб, понял?
Отойдя от вашгерда, женщины расселись возле печки, достали из мешочков полумерзлый хлеб и ели его, макая в соль и запивая кипятком. Ровняльщик, сидя ко всем спиной, вытащил из кармана бутылку молока. Хисматулла снова забился в свой угол, стараясь не глядеть на обедающих. Но Михаил подошел к печурке, открыл дверцу, выкатил кочергой черные, полуобгоревшие картофелины и обернулся к нему:
– Иди сюда, чего в угол залез? Картошки хочешь?
– Я уже ел, спасибо, – по-башкирски ответил Хисматулла.