– Не говори так, дитя мое, – успокаивала его мать. – От своей судьбы никуда не уйдешь!
Народ все прибывал, люди давали отъезжающим хлеб, деньги, нитки, мыло – все, что могли. На задней телеге, куда сел Хисматулла, собрались те, у кого не было родных, или же те, у кого их было мало Гульямал, еще удерживая слезы, стояла рядом, сжав руки в кулаки так, что они побелели. Сайдеямал не плакала, а только смотрела, не отрываясь, на сына.
– Много горя я тебе принес, мама, – сказал Хисматулла. – Опять ты остаешься одна… Как ты будешь жить?
– Не волнуйся обо мне, сынок, думай о себе, – отвечала Сайдеямал. – В миру и воробей выживет, ничего со мной не случится…
– Покамест я дома, буду бабушке помогать, – сказал появившийся около телеги Гайзулла.
Хисматулла невесело улыбнулся и погладил мальчика по голове.
– На аллаха вся моя надежда. – Старая Сайдеямал опустила голову, и руки ее бессильно повисли вдоль черного платья. – Днем и ночью буду просить всемогущего, чтобы мой сын вернулся живым и здоровым.
Передняя телега дернулась, и лошадь медленно потянула ее сквозь толпу. Следом за ней двинулись остальные. Женщины заголосили и бросились вперед, стараясь последний раз дотронуться до родных, кричали вразнобой:
– Возвращайтесь скорее!
– Пусть сам Хызыр, ангел бессмертия, будет вашим спутником!
– Берегите друг друга!
– Да поможет вам аллах победить неверных и вернуться живыми!
Миновав толпу, лошади пошли быстрее. На краю деревни провожающих стало меньше, а когда повозки поднялись по каменистой дороге через березняк на гору, отстали и старая Сайдеямал с Гайзуллой. Одна лишь Гульямал, прикрыв лицо платком, упрямо продолжала шагать за последней подводой и, лишь когда передние телеги скрылись в лесу, подбежала к Хисматулле, быстро обняла его и отпрянула. Кинув ему маленький узелок, она заплакала навзрыд и бросилась в лес.
– Постой! Обожди! – крикнул Хисматулла, но Гульямал даже не обернулась. – Постой! – крикнул он снова.
«О-ой!» – отозвалось эхо.
Парень быстро соскочил с телеги, не зная, кричать ли ему или бежать за Гульямал. Потом, хлопнув с досады себя по колену, он догнал телегу.
Дурак, какой же я дурак! Ни одного слова ей не сказал, а ведь, если бы не она, меня бы, может, уже в живых бы не было!.. Почему я всегда думаю только о себе? Хисматулла готов был расплакаться. Сидевшие рядом с ним рекруты насмешливо поглядывали на него.
Телеги с шумом и грохотом катились по дороге, то въезжая в березовую чащу, то поднимаясь в гору, то переезжая мелкие ручьи вброд. Скоро кто-то из рекрутов запел тонким, протяжным голосом: