Сабитов был не на шутку напуган, но после этих заверений успокоился и даже пригрозил уряднику, что он припомнит ему его грубость и неучтивость, когда тот бесцеремонно ворвался в его дом и не дал даже как следует собраться в дорогу.
Однако все, что случилось на суде, явилось для него полной неожиданностью и ошеломило его. Управляющего будто подменили, и, выступая свидетелем, он обвинил во всем главного инженера. Он говорил, не глядя на Сабитова, нервно поглаживая реденькую бородку, выставляя его главным виновником несчастья, и тогда Сабитов не выдержал – вскочил, дрожа от гнева и злобы, и стал кричать, что управляющий не чист на руку, что он скупает за бесценок золото у детей. Но на его крики никто не обратил внимания, ему вынесли суровый приговор и с очередной партией отправили по этапу в Сибирь…
Скоро Накышев подыскал себе нового инженера, и все пошло по-старому, разве только стало во много раз тяжелее работать тем, кто каждый день спускался под землю. На прииске не хватало продовольствия, часто обозы с товарами не доходили до поселка, их останавливали в пути и грабили.
Редко кто из сакмаевцев искал теперь работу на шахте. Двое односельчан погибло во время, обвала, и мулла Гилман объявил, что аллах по заслугам покарал неверных. Ведь еще когда случилось несчастье с Хайретдином, нужно было прислушаться к голосу разума и понять, что хозяин горы не успокоится до тех пор, пока хоть один мусульманин будет служить шайтану…
В числе немногих, кто остался на прииске, был Загит, хотя отец угрожал, что проклянет его, если он не одумается и не вернется в деревню. Но Загит, с трудом получивший работу на шахте, и не думал возвращаться домой – там было еще голоднее, чем здесь, и он мог, отрывая от себя, что-то изредка посылать отцу. Посылал он деньги и продукты с редкими попутчиками и не всегда был уверен, что они доходят до места. Но раза два на прииск наезжал Гайзулла, и тогда Загит узнавал и все деревенские новости и том, что делается дома.
– Нигматулла наконец достроил свою лавку, – стал такой важный, не узнать! Султангали у него на побегушках, – рассказывал он и все разглядывал друга, точно не узнавал его.
А Загит и на самом деле сильно изменился – он подрос, на выпуклый лоб свисал темный вихор, над верхней губой появился темный пушок. И одет он был уже по-городскому – на ногах башмаки с самоткаными голенищами, поверх рубахи – почти новый камзол.
– Ну, а как там мои? – нетерпеливо допытывался Загит.
– Живут, – неопределенно отвечал Гайзулла – Покамест изгородь и сарай на дрова разбирают…