– Не пойму я, кустым, о каком деле ты хлопочешь? – Хайретдин почесал редкую бородку, поднял на Нигматуллу пустые глаза: – Я чело век старый, мне бы со своими делами справиться…
– Экой ты пень! – Нигматулла в сердцах сплюнул. – Твоя голова не должна болеть, что это за дело… Дашь хотя бы лошадь на ночь, в гости мне съездить, и за это свое получишь!
– Нет, кустым… Сроду я никакого греха не брал на душу и под старость буду слушать аллаха!.. И ты бы побоялся его гнева.
– Хватит тебе кудахтать, старик! – Нигматулла резко отодвинулся, как бы нехотя поднялся. – По-доброму предлагаю – не пожалей по том…
– Не позорь меня, кустым… Я тебе не указчик, как жить, но и ты не неволь меня…
И как бы дав знать, что говорить им больше не о чем, Хайретдин взял топор, подошел к бревну и сильным ударом вогнал его в дерево.
– Значит, нет? – еще раз спросил Нигматулла, уже стоя в тени сосны и сужая темные глаза в узкие щелки.
Старик не ответил, застучал топором и, Нигматулла, сплюнув окурок в траву, пошел, ломая сухой валежник.
Хайретдин подождал, когда стихнут в лесу его шаги, затоптал дымивший окурок – от него, не ровен час, и весь лес может заполыхать в такую сухмень, и негромко окликнул сына. Мальчик стал быстро спускаться с березы, и старик услышал, как затрещала распарываемая Штанина.
– Опять на сучок напоролся, поганец? – закричал Хайретдин. – Слезай, слезай, я тебя сей час угощу на славу! Да будь ты хоть сыном бая, на тебя и тогда штанов не напасешься!..
Гайзулла знал, что слова отца останутся только угрозой, и не боялся, что тот выпорет его. Сколько мальчик помнит себя, он еще ни разу не наказал его, но ему было стыдно и неловко самому и жаль порванных штанов. Теперь, когда обе штанины болтались и сверкали голые коленки, он вовсе походил на девчонку в юбке.
Однако огорчался он не долго, потому что отец и сам забыл о своих словах, едва Гайзулла подошел к костру. Видимо, все время, пока здесь сидел чужой человек, Хайретдин и его сын думали о берестяном коробе, где лежал самородок.
Оглянувшись по сторонам, Хайретдин вынул тяжелый камень, покатал на ладони.
– Это золото, атай? – Мальчик приоткрыл рот и смотрел на отца не дыша.
– Золото, – тихо ответил Хайретдин и снова испуганно замер, прислушиваясь к шорохам леса, птичьим голосам.
– Ай, какой я богатый! – крикнул Гайзулла. – Ай, какой я…
Отец рывком прижал его к себе и прихлопнул рукою рот.
– Ты с ума сошел, сынок! Молчи, молчи!.. Это не Счастье ты нашел, беду позвал в наш дом!
Мальчик весь дрожал, еще ничего не понимая, но страх отца передался ему, и он чуть не плакал, глядя на бледное, смятое испугом лицо отца.