Когда Сигизмунд сказал, что оставил девушку у себя, чтобы не подвергать ее опасности, старик с партийной прямотой осведомился:
— Вы с ней сожительствовали?
Сигизмунда покоробило, но тем не менее он ответил «да». Федор Никифорович заметно повеселел. Вопросы сделались еще въедливее.
— Вы ее осматривали?
— В каком смысле?
— Во всех. Она здоровый человек?
— Вначале она болела… грипп.
— Это естественно, — перебил старик.
— А вообще она была абсолютно здоровым человеком. И токсикоза у нее не было, не то что у нынешних… — Сигизмунд отогнал видение блюющей Натальи.
Федор Никифорович аж подпрыгнул.
— Вы хотите сказать, что она забеременела?
— Именно.
Вот тут старика действительно проняло. Он вскочил и забегал по кухне, нещадно дымя «Беломором». Наконец остановился перед Сигизмундом и закричал, брызгая слюной и дыша тяжким табачным смрадом:
— Да вы понимаете, Стрыйковский, что это значит!
— Понимаю.
— Что вы понимаете? Что вы МОЖЕТЕ понимать?
— Что потерял любимую женщину и ребенка.
— Ни хрена вы не понимаете, Стрыйковский! НИ-ХРЕ-НА!.. Извините. Дальше, дальше. Как она исчезла?
Сигизмунд послушно рассказал и это. Не пропустил даже своих хождений с иконой.
— Время! Когда она исчезла? Вы помните, сколько было времени?
Сигизмунд поднатужился и выдал примерное время.
Старик помолчал, глядя в окно, а потом страшно выругался, помянув Аспида и его дурацкие затеи.
— Кто такой Аспид? — спросил Сигизмунд.
Федор Никифорович повернулся к Сигизмунду, глянул с ухмылкой.
— А вы что, не знали?.. Это ваш дед. Его многие под этим прозвищем знали…
Федор Никифорович уселся за стол.
— Значит, так, Стрыйковский. Сейчас я буду говорить, а вы — слушать. И не перебивать. Как я вас слушал.
— Вы меня перебивали.
— Когда вы начинали вилять. Я вилять не буду.
* * *
В 1915-м году от второй роты Галисийского полка оставалось всего полсотни человек. Стояла осень. Елозя животом по мокрой глине окопа, штабс-капитан Арсеньев бессильно смотрел на деревню Кнытино, откуда ему предстояло выбить немцев.
Легко сказать — выбить немцев! Стоило высунуться из окопа, как с колокольни начинал бить пулемет. Бой шел, то оживая, то замирая, вторые сутки. Поднять солдат из окопов не удалось.
В третьем часу дня немцы пошли в атаку. Арсеньев крикнул что-то сорванным голосом, но его даже не услышали.
Тогда-то и случилось ЭТО.
Подпоручик Стрыйковский медленно встал и оглядел окоп.
— Что, суки, перессали? — спросил он, выговаривая слова с очень сильным польским акцентом. После чего, цепляя длинными полами шинели скользкую глину, выбрался на бруствер. И пошел навстречу немцам.