Шаман рассказал нам, что на горе живут жрицы и жрецы, которые сменили еще более древних огнепоклонников, построивших здесь святилище и храм.
— Кому же поклоняются там?
— Богине Гезее, — сказал Симбри, — но мы мало знаем об этом культе. Между нами и горцами — вечная вражда. Они убивают нас, мы — их. Они ревниво оберегают свою святыню, позволяя восходить на гору только тем, кто желает вопросить Оракула или принести жертву во время неурожая, засухи, землетрясения или другого народного бедствия. Мы же, если на нас не нападают, не трогаем их. Мы — трудолюбивый земледельческий народ и любим мир.
Действительно, на пастбищах спокойно паслись стада; поля были засеяны. Одетые в длинные серые одежды поселяне возвращались после трудового дня в свои обсаженные тополями деревни. Какой контраст представляла эта плодородная равнина с бесплодными пустынями, которые мы недавно прошли! Утопавший в лучах заходящего солнца пейзаж напоминал Голландию. Вполне понятно, что проникшие через кольцо увенчанных снегами гор в эту прелестную страну завоеватели не хотели идти дальше, а поселились здесь, взяли себе жен из покоренного племени и решили здесь жить и умереть.
Стемнело. Клубы дыма над огненной горой озарились светом вулкана. Чем гуще становился мрак, тем ярче горело зарево. Из гигантского ока Символа Жизни лучи бросали далеко вокруг полосы света, освещали вершины гор. Полосы эти тянулись высоко в небо над крышами города Калуна, через реку, через горы. Зрелище было великолепное. Наши спутники-туземцы испуганно зашептали молитвы. Они считали пламя над Горой дурным предзнаменованием.
— Разве это пламя не всегда полыхает? — спросил Лео.
— Нет, редко. Много лет не видели мы его. Три месяца тому назад оно показалось впервые, и сегодня во второй раз, — отвечал Симбри. — Мы молимся, чтобы какое-нибудь бедствие не постигло Калун.
Через несколько минут пламя погасло, но на небе еще несколько минут оставался его отблеск. Взошла луна. Только всплеск весел нарушал тишину ночи. Вдруг издали донесся лай собак. На восточном берегу реки раздался топот копыт. Шум все приближался. И мы увидели скачущего на белой лошади всадника. Он обернулся на мгновение к реке, и в лунном свете мы увидели на его лице выражение смертельного отчаяния. Он промчался, как молния, вынырнул из тьмы на мгновение и быстро погрузился в нее. За ним неслась ужасная погоня — страшные рыжие собаки, целая сотня собак.
— Собаки смерти! — воскликнул я, хватая Лео за руку.
— Да, — отвечал он, — они преследуют этого несчастного. А вот и охотник.