- Отчего же, очень даже можно, - князь пытался имитировать модную нынче простонародную манеру речи. - Это мы завсегда согласные. Поддубный просто кивнул. И чего это князь подличает перед Гагариным, подделывается под него? Никогда своим не станет, хоть водку пить будет, хоть материться прилюдно. Да и не к чему это князю. Кто его тронет? Нет, тронуть можно, тронуть - тьфу, взял и растер, но надо же уважать себя, свое имя. Иначе как же тебя другие уважать будут?
- Тогда пройдемте… в буфет… - рассеянно предложил Гагарин. Он, напротив, не видел в попытках князя опроститься ничего зазорного. Понимает князь сегодняшнюю политику. Дипломат. Подумал без раздражения, зависть его ко всяким "благородным" последнее время поутихла, он порой ловил себя на мысли, что неплохо бы и самому к поместью добавить и титул, но не торопился, а сейчас и вообще не до этого. Хотя скоро, скоро…
Забег закончился, скороходы уступили место прыгунам.
Они поднялись. Хорошо здесь, в особой ложе, но пить на виду нельзя. Сухой закон есть закон.
В буфете находились практически все зрители особой ложи - дипломаты, олимпийские бонзы, свои. Своих осталось немного.
- Позвольте представить вам руководителя Борцовской Академии, нашего прославленного богатыря Ивана Поддубного! - на правах хозяина оповестил о решении присутствующих Гагарин.
- Ура! - это свои. Иностранцы реагировали сдержаннее. Ничего, пусть видят - глава тайного приказа занят всякими пустяками. Значит, в Багдаде все спокойно. Фразу эту Гагарин вычитал в какой-то книжке, и она полюбилась настолько, что он не расставался с нею много лет.
Подскочил лакей с подносом. Они взяли бокалы - свои, Гусевские, князь произнес здравницу Поддубному.
- Куда французским винам до наших, крымских, - князь Львов прищурил глаза, изображая восхищение. Врет, врет князюшка, иначе зачем бы хлопотал о ящике "клико". Для представительства, держи карман шире. Гагарину же вино вообще было безразлично. Не то, чтобы он был поклонником белой головки, как многие - патриотично и сердито, просто каждая минута на счету, расслабляться некогда. Вот и сейчас он едва пригубил и отставил бокал. К нему подходили, о чем-то спрашивали, он также что-то отвечал, иногда шутил, просто, незатейливо, как раньше отвечал на вопросы о родстве с теми Гагариными - даже не однофамилец, - дипломаты вежливо улыбались и отходили, неужто и вправду думали, что с рук его кровь капает - он видел карикатурку на себя в одной из газетенок - вражьих, нейтралы позволить не могли, карикатурка, как ни странно, ему польстила, он любил, когда его боялись, - отходили и переговаривались о чем-то вполголоса. Потом послушаем, что они наговорили. А не услышим - шалишь, акустики, будет вам воля, ждите.