- Спаси Бог, лето выдалось хорошее, - ласково ответила маленькая сухонькая старушонка, подавшись к незнакомцу. - А вы из Москвы, небось? Родственники здеся?
- Родные.
Байрон торопливо зашагал по широкой аллее, обсаженной столетними дубами и делившей кладбище на старое и новое. Слева из зарослей тополей, бузины, бересклета и рябины торчали верхушки массивных фигурных крестов, под которыми покоились забытые всеми гильдейные купцы и жилистые прасолы с обветренными лицами, учителя, навзрыд читавшие Некрасова, и ремесленники, ваявшие из глины отменные обливные кувшины и знаменитую на всю Россию шатовскую игрушку, кожемяки и матросы речных пароходов, ткачи и землепашцы. В лучах яркого солнца над могилами порхали бабочки. Птицы лениво клевали воробьиный виноград, который тонкими своими лианами опутал все старое кладбище.
Дорожкой между дубами он прошел на новое кладбище - одинаковые ограды, конусообразные памятники, увенчанные звездами, - и вскоре оказался у расчищенного от сорняков и тополиного подроста большого участка, огороженного высокими - в рост человека - стальными столбами с висящими между ними толстыми цепями. Открыв калитку, боком пробрался к скамейке и сел лицом к двум одинаковым прямоугольным памятникам черного мрамора. Здесь были похоронены бабушка Алина Дмитриевна и непутевый отец Байрона - Григорий Андреевич.
Байрон достал из внутреннего кармана куртки плоскую стеклянную фляжку и выпил - "Здравствуй, бабушка!" - и еще раз, молча, в память об отце. Сейчас и здесь, на этом тихом, залитом послеполуденным солнцем провинциальном кладбище ему вдруг стали как-то безразличны все вины отца - не хотелось даже и думать об этом. "Кто знает, может, скоро и я здесь лягу - места много, - и тогда-то и пойму, может быть, кто прав, а кто виноват, - лениво подумал он. - Вот когда пожалеешь, что ни разу в жизни не плакал... герой с дырой..."
Дед дисциплинированно играл в семье Тавлинских роль бога, который устанавливает законы и издали послеживает, как они исполняются. Установленные им распорядок дня и образ жизни - подъем в шесть, ботинки в любую погоду начищены до блеска, напольные часы заводит только хозяин, книга должна быть прочитана до последней страницы - соблюдались неукоснительно. Но Алине Дмитриевне - Байрон помнил ее всегда одетой как на выход, с узкой талией и высокой грудью, на шее золотая цепочка с медальоном, в котором хранились два крошечных портрета ее родителей, - ей каким-то непостижимым образом удавалось придавать строгому порядку тепло, не прибегая при этом ни к тайным потачкам, ни к сюсюканью. Когда Байрону исполнилось лет одиннадцать или двенадцать, Алина Дмитриевна пережила первый инфаркт. Ему позволили навестить ее, когда бабушка уже готовилась к выписке. Она встретила его, сидя в креслице у окна, и, подставляя посвежевшую щеку под его поцелуй, поинтересовалась школьными успехами.