Как странно.
— Почему? — спросила я. — И почему кондуктор называл тебя «миссис Паттерсон»?
— Кэти, сейчас у меня нет времени на объяснения. Надо идти как можно быстрее. Она наклонилась и подхватила два самых тяжелых чемодана, приказав нам следовать за собой неожиданно резким голосом.
Мы с Кристофером были вынуждены тащить близнецов, которые никак не могли проснуться.
— Мама, — воскликнула я, когда мы прошли несколько шагов, — кондуктор забыл передать нам твои чемоданы!
— Ничего страшного, Кэти, — сказала она, с трудом переводя дыхание, как будто ее ноша была настолько тяжелой, что отнимала все силы. — Я попросила его доставить их в Шарноттсвилль и положить в ячейку камеры хранения, чтобы я могла забрать их завтра утром.
— Это еще зачем? — недоверчиво поинтересовался Кристофер.
— Ну, во-первых, я безусловно не могу тащить сразу четыре чемодана, не правда ли? Во-вторых, я хочу получить возможность поговорить с отцом до того, как он узнает о вас. И потом, я думаю, мой приезд среди ночи, после того, как я пятнадцать лет не переступала, порог дома, и без того покажется достаточно странным.
Наверное, это были разумные доводы, потому что близнецов приходилось нести на руках, и мы вряд ли могли справиться с большой поклажей. Мы снова тронулись в путь, продвигаясь вслед за матерью по едва различимым тропкам между камней и деревьев. Колючий кустарник цеплялся за нашу одежду. Казалось, дорога никогда не кончится. Мы с Кристофером устали и все больше и больше раздражались: нести близнецов было все тяжелее, руки уже начинали болеть. Приключение все больше и больше надоедало нам. Мы жаловались, ворчали по поводу и без повода, едва переставляя ноги. Больше всего нам хотелось присесть и отдохнуть, а еще лучше — оказаться в Гладстоне, в своих кроватях, в окружении знакомых вещей. Большой старый дом со слугами, дедушкой и бабушкой, которых мы никогда не видели, совсем перестал представляться привлекательным.
— Разбудите близнецов! — бросила мама, обернувшись, определенно недовольная нашими постоянными жалобами. — Поставьте их на ноги, пусть идут сами, хотят они того или нет.
Спрятав лицо за меховым воротником своего жакета, она едва слышно добавила, что-то вроде:
— Господи, пусть походят по твердой земле, пока это возможно.
Тревожный холодок пробежал по моей спине. Посмотрев на старшего брата, чтобы выяснить, расслышал ли он эту последнюю фразу, я увидела, что он улыбается. Я улыбнулась в ответ.
Завтра, когда мама приедет на такси в положенное время и поговорит с больным дедушкой, ей достаточно будет улыбнуться и произнести несколько слов, чтобы очаровать его. Он протянет руки для объятий и простит ей то, из-за чего она «лишилась расположения».