Юлиан Иригойен, полулежа на турецком диване в своем кабинете, перечитывал в сотый раз «Мариен Делорм».
Он остановился именно, на пятой сцене третьего акта, в которой Марион и Дидие, скрывающиеся в труппе странствующих комедиантов, являются в замок Нанжис и ночуют там в риге.
Вдруг дверь быстро распахнулась, и вошел доктор.
Юлиан вздрогнул и привстал:
— Эй, ты, лентяй! Что ты тут развалившись, делаешь? Дремлешь что ли? Тебя, кажется, прости Господи, гроза усыпила!
— Нет, отец, я не спал, а читал; но, кажется, ты сегодня раньше обыкновенного вернулся. Я тебя не ожидал раньше девяти часов.
— Мне удалось сегодня раньше покончить с больными Ты еще не ужинал?
— Нет, отец, я тебя ждал.
— Ну, так пойдем. Ужасно есть хочется; я сегодня не завтракал и не обедал.
Они прошли в столовую и уселись за стол, уставленный солидным ужином. Несколько приборов, стоявших на двух маленьких столиках позволяли им обойтись без прислуги. Доктор любивший хорошо поесть и поболтать, терпеть не мог, когда в комнате находилась прислуга.
Старая его служанка, — преданное и доброе существо, — любила сплетничать. Потребность все выведать и все разболтать имела у нее болезненный характер. Ее даже наградили характеристическим прозвищем. Пикагандиа, что значит: большая сорока. Это прозвище понемногу заменило ее настоящее имя, и она на него откликалась, нисколько не обижаясь.
— Мы уже давно с тобой так рано не ужинали, — сказал молодой человек, улыбаясь.
— Да, сынок. У меня тут был молодой человек, к которому я постоянно заезжал в восемь часов вечера: но теперь он, слава Богу, выздоровел, и я с ним сегодня утром простился. Он отправился в Париж; я его даже снабдил рекомендательными письмами, так как он там никого не знает.
— Кто же это такой, отец?
— Да ты должен его знать; это сын старого Фелициана де Оианди.
— Фелиц Оианди! Ты его лечил! — вскричал молодой человек.
— Да. Он был очень болен.
— То есть, избит, хочешь ты сказать?
— Ну, да, избит. На этот раз он наскочил на мастера своего дела. Ты разве его знаешь?
— К кому дал ты ему рекомендательные письма?
— Я дал ему три письма: одно к генералу Бедо, с которым я служил в Африке; другое к моему другу, Шаберу, члену парламента, которого ты знаешь, и, наконец, третье к Петру Лефранку, чиновнику государственного совета.
— Какая досада! — вскричал молодой человек.
— Что значит твое восклицание? Ты знаешь этого Фелица Оианди, что ли?
— Да как же мне его не знать, когда это я сам ему нанес те побои, от которых ты его лечил!
— Что ты говоришь! Да он в четыре раза сильнее тебя!