Весь поглощенный приготовлениями к свадьбе, Юлиан совершенно забыл о Фелице Оианди; доктор же, со своей стороны по-прежнему не верил высказанным Юлианом опасениям.
Однако утром Бернардо прибежал, чрезвычайно встревоженный к доктору, в то время как он собирался вскрыть корреспонденцию, только что принесенную почтальоном.
— Здравствуй, мой милый, — сказал ему доктор, подавая ему руку. — Откуда ты это так бежишь?
— Из Сэр, — ответил молодой человек, вытирая платком вспотевший лоб.
— Что там нового?
— Много нового, доктор! Могу ли я видеть Юлиана? Мне нужно с ним поговорить.
— Ступай к нему в комнату, а я пока прочту свои письма. За завтраком поболтаем.
— Это ты, Бернардо! Что скажешь хорошенького? — приветствовал его Юлиан.
— К сожалению, Юлиан, кажется, кроме дурного, ничего сказать тебе не могу.
— Что случилось? Ты, кажется, совсем расстроен. Не случилось ли какого несчастья?
— Нет, несчастья-то ни с кем еще не случилось, но как бы с тобой не стряслась беда. Фелиц Оианди вернулся из Парижа такой гордый, самодовольный, что и не приступайся к нему; грозит, что многим тут пообрежет крылья, и ясно намекал на то, что именно тебе и твоему отцу несдобровать. Наконец, он вчера вечером зачем-то был в Лубериа у Денизы Мендири.
— Как это странно! — сказал смущенный Юлиан.
Вдруг дверь в его комнату растворилась и на пороге показался доктор, судорожно комкавший в руках какие-то бумаги.
— Боже мой! Что с тобой, отец? — вскрикнул испуганный Юлиан.
— Юлиан, сын мой! — сказал доктор, падая от изнеможения в кресло. — Ты был прав. Фелиц Оианди — твой смертельный враг и доказал это теперь на деле!
Голова старика упала на грудь, глаза закрылись и он лишился чувств.
Страшная опасность, грозившая его любимому сыну, сильно подействовала на этого энергичного человека.
Благодаря принятым Юлианом мерам, обморок его отца продолжался недолго. Придя в себя, доктор сказал:
— Нужно бежать, не медля ни минуты. Мне пишут, что Фелиц сделал на тебя донос, указав на тебя, как на влиятельного члена тайного общества. Не сегодня-завтра тебя могут арестовать, и мне советуют тебя сейчас же отправить за границу.
— Но пусть меня арестуют! Моя невиновность будет доказана и меня выпустят!
— Когда? Мы теперь живем не в обыкновенное время. Мои друзья мне пишут, что империя будет провозглашена на этих днях; реакция будет ужасной, беспощадной. Вспомни 18-е Брюмера и имя настоящего президента. Он будет действовать по примеру дядюшки. В подобное смутное время на поверхность всплывут такие личности, которым терять нечего, и, прикрываясь маской патриотизма, примутся обделывать свои грязные делишки. Поверь мне, я знаю, что говорю. Тебе стоит только быть арестованным — и ты сгниешь в тюрьме. Если ты меня любишь, Юлиан, то уезжай отсюда, как можно скорее, даже сегодня вечером, если можно.