– Сам сатана, – говорил ему капеллан, – морочит тебя, и женщины эти с татарскими лицами суть порождения сатаны. Дьявол замыслил погубить тебя и не отступится от своего намерения. В день, когда ты уступишь искушению, эти бесы, принявшие обличье женщин – а я не сомневаюсь, что это не женщины из плоти и крови, – эти дьяволицы вонзят в тебя свои когти и поволокут в преисподнюю. Берегись их, Филипп, берегись их и не давай себе самомалейшего послабления. Неустанно умерщвляй свою плоть – только тогда осенит твою душу вожделенный покой.
Много способов было перепробовано, а помогла Филиппу власяница. Только когда жесткое вервие с вплетенными в него железными нитями туго обвило его тело, расточились бесы, и окровавленный, изнемогший, но торжествующий Филипп воскликнул: «Ты победил, Парсифаль!»
Счастье еще, что такие женщины, как дровосекова жена, нечасто попадались в Германии. Только шесть раз встречались ему подобные лица за те пять лет, что предшествовали его посвящению в рыцари. В тот торжественный день он, дабы укрепить свой дух, дал в присутствии самого князя-кардинала Вюрцбурга, возведшего юношу в рыцарское достоинство, обет хранить целомудрие до своей женитьбы.
А парусник Гольденфингена плыл между тем против течения, но нестерпимый запах паленого застрял, казалось, в ноздрях.
– Ненавижу ведьм, – бормотал Филипп, – ненавижу этих исчадий тьмы: все они домогаются меня, все они созданы мне на погибель… Матерь Божья Зодденхеймская, – оборвал он сам себя, – что за чушь я несу?!
– Вряд ли я ошибся, – заметил стоявший рядом Гольденфинген. – Это сжигали ведьму, из-за ее козней погибло трое детей.
– Что ж, туда ей и дорога, – отозвался Филипп.
Уже близился вечер, когда судно пристало к берегу невдалеке от того места, где Лерх впадает в Дунай. Отсюда до Аугсбурга оставалось не более четверти дневного перехода.
– Настоятельно советую вам заночевать в «Трех подковах», – повторил Гольденфинген. – До моего постоялого двора рукой подать.
– Так я и сделаю, – отвечал Филипп, чтобы не обижать моряка.
– Поклонитесь от меня старику и моей ненаглядной Берте! – крикнул тот ему вслед. – Передайте, что назад буду месяца через два. Счастливого пути, сударь! Храни вас бог!
На этот раз у Гуттена под седлом был его любимый жеребец Лютеций, и, чуть только Филипп разобрал поводья, тот радостно заржал и размашистой рысью понес хозяина на юг под нежарким, клонившимся к закату майским солнышком. Сверху безмятежно синело небо, слева катила свои воды река, а справа плавными волнами простирался зеленый луг, вскоре сменившийся пшеничным полем и небольшим леском. Жеребец неожиданно пошел галопом, но Филипп, гневно вскрикнув, осадил его. Уже смеркалось, когда впереди появились очертания нескольких домиков. «Должно быть, это и есть деревушка Гольденфингена, – подумал Филипп. – Пора поужинать и передохнуть».