Чуть в стороне, на самом берегу Лерха, стоял добротный дом о трех этажах и под черепичной крышей. На вывеске были изображены три подковы. Бодрый старик, в котором Филипп признал Гольденфингена-отца, встретил гостя весьма радушно.
– Добро пожаловать, ваша милость! Пожалуйте в дом, а о вашей лошадке не беспокойтесь. Располагайтесь, а я отведу ее на конюшню и тотчас вернусь. У нас сегодня на ужин суп из бычьих хвостов и кабанья нога.
Из-за горизонта выплыла полная луна. У самых дверей конюшни жеребец ни с того ни с сего заржал и заупрямился. «Что за дьявол в него вселился? – с сердитым недоумением подумал Филипп. – Как только сошли на берег, прямо сам не свой».
Только после того, как он несколько раз сильно дернул за узду, Лютеций подчинился и вошел в стойло.
– Не тревожьтесь, ваша милость, – успокоил его старик. – После долгого плаванья с ними такое случается. Начинают тосковать по звездному небу и по плавному ходу вод: стоишь себе, а река сама тебя несет. У меня сын точь-в-точь такой…
Филипп хотел было сказать, что отлично знает его сына, но, верный своим правилам, смолчал и вошел в дом.
В просторной пустой комнате стояли четыре сосновых стола; уютно потрескивали в очаге поленья. Широкая деревянная, чисто вымытая и до блеска выскобленная лестница, суля покой и отдых, вела наверх, в комнаты для проезжающих; Филипп почувствовал, что устал и проголодался. Он уселся за ближайший к очагу стол, откинул голову, прижавшись затылком к обшитой дубом стене, закрыл глаза и погрузился в блаженное оцепенение.
Тихий голос разогнал его дремоту:
– Чем услужу такому благородному и прекрасному собой рыцарю?
Филипп медленно поднял веки и увидел высокую статную женщину, одетую по обычаю баварских крестьянок. Он перевел взгляд на ее лицо…
– Матерь Божья Зодденхеймская! – невольно вырвалось у него.
Перед ним стояла жена дровосека, только еще краше и моложе. Высокими скулами, удлиненным разрезом глаз она напоминала женщин Востока, но только были эти чуть раскосые глаза по-германски синими. Медно-рыжие волосы обрамляли шафранного оттенка лицо, по шелковистой коже скользили теплые блики пылавшего в очаге пламени.
Пухлые губы дрогнули в улыбке, и смятение Филиппа возросло.
– Меня зовут Берта. Я хозяйка здешнего постоялого двора и жена капитана Гольденфингена. Вам не случалось ли, сударь, с ним встречаться? – В голосе ее звучало такое лукавство, а искрящиеся глаза глядели так задорно, что Филиппу показалось – она превосходно осведомлена о его знакомстве с Андреасом. – Муж мой вечно в отъезде…
Филипп как в столбняке глядел на ее ловкое, поворотливое тело, на длинную стройную шею, на живое, подвижное лицо.