– Разумеется, последнее слово остается за государем. Хочу надеяться, что он оценит и щедрое жертвование, предпринятое Вельзерами, и то, как скоро сумели они отправить в Америку пятьсот человек последнего набора. Осталась всего сотня, чтобы загрузить пять судов, ожидающих в Санлукаре. Мы с этим справимся без проволочек. Вон сколько желающих записаться. Поглядите, кстати, какие молодцы.
К каждому из четырех чиновников, ведавших вербовкой, стояла длинная очередь, которая состояла из волонтеров и свидетелей – по два на каждого. Свидетели эти должны были подтвердить, что лично знакомы с записывающимися и что это люди порядочные, признающие лишь римскую католическую апостольскую церковь, что в их жилах нет ни капли мавританской или иудейской крови. Внимание Гуттена привлек очень смуглый, почти бронзовый человек.
– А вон тот? – спросил он Кона. – Разве он не мавр?
– Ах, дон Филипп, похоже, вы совсем не знаете Испании: законы здесь говорят одно, а те, кто следит за их исполнением, – другое. Вот, к примеру, евреям строго-настрого запрещено заниматься делами, касающимися Нового Света. Ну а как быть со мной – полномочным представителем дома Вельзеров в Севилье? Это лишь один случай, а я бы мог назвать вам добрую сотню… Взгляните-ка на тех двоих молодцов – у них вырваны ноздри и отрезаны уши. Так карают лишь за самые тяжкие преступления. Но свидетели, несомненно, заявят, что это честнейшие в свете люди, а чиновники за пару-тройку дукатов запишут их. А вон те, – он указал на троих белокурых и голубоглазых парней, лица которых беспрестанно искажались странными гримасами, – страдают недугом, именуемым «пляска святого Витта» и доставшимся им от отцов и дедов. Я хорошо их знаю: они уроженцы того же городка, что и я. Они не то что лютеране, а самые доподлинные еретики, члены секты катаров. [7] И это всем известно. И все-таки они отправятся в Америку.
Гуттен с любопытством разглядывал толпу, состоявшую из самых разнообразных типов, начиная с поджарых надменных дворян вроде Лопе де Монтальво и кончая угрюмыми проходимцами, украшенными многочисленными рубцами и шрамами. Были здесь и крестьяне, которым надоело ходить за плугом, и те, в ком с первого взгляда можно было узнать праздношатающихся, ни разу в жизни не приложивших рук ни к какому делу. У многих лихорадочно горели глаза, иные точно грезили наяву. Какой-то оборванный, безухий человек клянчил у волонтеров деньги, чтобы дать чиновникам необходимую мзду, а те, услышав звон монет, говорили, не отрываясь от обширных ведомостей: «Годен! Следующий!» – и заносили добровольца в списки. Внезапно послышался какой-то шум: кто-то упал и забился на полу в конвульсиях. На губах у припадочного выступила пена.