Мастор хотел ему что-то сказать, но не решался окликнуть его, потому что императорский наперсник обращался с ним не всегда одинаково. Иногда он охотно слушал его, иногда же обрывал с большею суровостью, чем самый надменный выскочка последнего слугу. Наконец раб набрался смелости и окликнул Антиноя, так как ему легче было перенести брань, чем таить в душе горячо прочувствованную и уже облеченную в слова мысль, как бы она ни была незначительна.
Антиной слегка приподнял склоненную на руки голову и спросил:
— Что тебе нужно?
— Я хотел только сказать тебе, — ответил язиг, — что знаю, кто была маленькая девочка, которую ты не раз принимал на плечи. Не правда ли, это была твоя сестренка, о которой ты мне рассказывал недавно?
Антиной утвердительно кивнул головой, снова опустил ее на ладони, и плечи его начали вздрагивать так порывисто, словно он плакал.
Мастор несколько минут молчал. Затем он подошел к Антиною и сказал:
— Тебе известно, что у меня дома — сын и дочурка. Я люблю слушать о маленьких девочках. Мы теперь одни, и если твою душу облегчает…
— Отстань! Я уже десять раз говорил тебе о своей матери и о маленькой Пантее, — возразил Антиной, стараясь казаться спокойным.
— Так расскажи, не стесняясь, в одиннадцатый, — настаивал раб. — Я-то и в лагере, и на кухне могу говорить о своих сколько мне угодно. Но ты!.. Ну как же называлась собачка, для которой малютка Пантея сшила красную шапочку?
— Мы звали ее Каллистой! — вскрикнул юноша, отирая глаза рукой. — Мой отец не терпел ее, но мы склонили мать на свою сторону. Я был ее любимцем, и когда обнимал и с мольбой смотрел на нее, она говорила «да» на все, о чем бы я ни попросил.
Веселый блеск сверкнул в усталых глазах Антиноя: ему вспомнились те радости, за которыми никогда не следует отрезвление…
Один из царских дворцов в Александрии, построенных Птолемеями, стоял на косе, называемой Лохиада и выдававшейся в синее море в виде пальца, указывающего север. Она служила восточной границей Большой гавани. В этой гавани всегда стояло множество разных судов, но теперь она была в особенности богата ими. И набережная, вымощенная шлифованными каменными плитами, которая вела к морской косе из дворцового квартала Александрии — так называемого Брухейона, омываемого морем, — была до такой степени переполнена любопытными гражданами, пешими и в колесницах, что последним пришлось не раз останавливаться, прежде чем они добрались до гавани, где останавливались императорские корабли11.
И в самом деле, у пристани можно было увидеть необыкновенное зрелище. Там, под защитою высоких молов, стояли великолепные триремы, галеры, легкие и грузовые суда, которые привезли в Александрию супругу Адриана