— Когда он сделается нашим сыном, то его величие будет нашим.
— Нимало, потому что, если я сделаю его тем, чем ты желаешь его видеть, он попытается наше величие превратить в свое. Судьба…
— Ты утверждаешь, что она благоприятствует ему, но я, к сожалению, принуждена оспаривать это.
— Ты? Уж не пробовала ли ты тоже читать по звездам?
— Нет, это я предоставляю мужчинам. Слыхал ли ты об астрологе Аммонии?
— Да. Это ловкий человек; он делает наблюдения на башне Серапейона и, как многие, подобные ему, в этом городе, пользуется своим искусством для того, чтобы скопить большое состояние.
— Мне указал на него не какой-нибудь незначительный человек, а астроном Клавдий Птолемей.
— Это наилучшая рекомендация.
— Ну, так вот я и поручила Аммонию составить в минувшую ночь гороскоп Вера. Он недавно принес мне его с объяснением. Вот этот гороскоп.
Император быстро схватил поданную ему Сабиной табличку и, внимательно рассмотрев распределенные по часам предзнаменования, сказал:
— Совершенно верно! Как вот это-то ускользнуло от меня? Хорошо сделано! Вполне соответствует моим собственным наблюдениям. Но здесь… подожди… здесь начинается третий час, в начале которого мне помешали. Вечные боги, что это?
Император отдалил восковую табличку Аммония от глаз и не шевелил губами, пока не дошел до последнего часа исчезающей ночи, затем опустил руку, державшую гороскоп, и вскричал, содрогаясь:
— Ужасная судьба! Гораций прав. Тяжелее всего обрушиваются высокие башни.
— Башня, о которой ты думаешь, — любимое дитя счастья, и его ты боишься, — сказала Сабина. — Так позволь же Веру насладиться коротким счастьем перед ужасным концом, который ему предстоит.
Во время этой речи Адриан задумчиво смотрел в зеркало и затем отвечал, стоя перед своей супругой:
— Если этот человек не впадет в страшное несчастье, то звезды имеют такое же отношение к судьбе людей, как море к сердцу пустыни, как биение пульса к камням в ручье. Если бы Аммоний ошибся даже десять раз, то все-таки остается более десяти зловещих, враждебных претору знаков на этой дощечке. Я жалею Вера; однако же несчастье императора приходится разделять с ним и государству. Этот человек не может сделаться моим наследником.
— Не может?.. — спросила Сабина и встала со своего ложа. — Нет? Даже после того, как ты увидел, что твоя звезда пережила его звезду?.. Нет, хотя взгляд на эту табличку мог бы сказать тебе, что он уже превратится в пепел, между тем как мир еще долго после того будет повиноваться мановению твоей руки?..
— Успокойся и дай мне время. А теперь я говорю тебе: даже и тогда — нет!